Холоп августейшего демократа

Почти рассвело. Вдруг Еноха насторожил неприятный запах, казалось, эта липкая вонь неестественно плавает в утренней не­бесной чистоте. Когда-то давно он вроде бы чувствовал что-то подобное на одном из дедовых заводов по изготовлению костной муки. Енох остановился, только сейчас заметив, что дорожка, по которой он шёл, давно кончилась и обратилась в едва примет­ную тропку. Он обернулся и. остолбенел от неожиданности. Буквально в полуметре от него, скалясь зловонной желтозубой пастью, стоял огромный лохматый зверь.

«Наверное, это от него так воняет... »

Это была последня осознанная мысль, которая пришла ему в голову.

Со страшным рёвом медведь поднялся на задние лапы и всей тяжестью своего полутонного тела обрущился на несчастную жертву. Еноху было нестерпимо больно, свёрнутая шея ещё как- то связывала голову с обращённым в сплошную боль телом. Зверь с утробным урчанием разворотил человеку живот и лако­мился тёплыми кишками.

33

Машенька приходила в себя трудно. Не выдержав напряже­ния и свалившейся на неё ответственности, Дашка всё же спро­вадила Юньку к барыне, чтобы поведать той всю правду, и те­перь со страхом дожидалась её приезда. Сидела она с молодой барынькой неотлучно и корила себя, как могла.

В углу Макутиного будана, который переоборудовали под больничную палату, на простой колоде, казалось, дремала с открытыми глазами Эрмитадора, но время от времени она, словно большая птица, с протяжным вздохом подхватывалась с места, подходила к больной и подолгу водила руками над её забинтованной головой и рукой. Со стороны казалось, что она просто гладит свою подругу из сострадания, но Даша, уступая Гопс своё место, видела: та напрягалась с такой силой, что жилы на руках, шее и лбу наливались кровью, а пот на лице выступал, словно крупная роса. Гопсиха что-то при этом шеп­тала, но слова были какие-то непонятные, нездешние. Един­ственное слово, какое Дашке удалось разобрать, было «тара», но что это значило, она не знала, а спросить онелюдимевшую девку боялась.

— Эрми, можно тебя на минуточку, — нарушил больничную тишину Сар-мэн. — Выйди, тебя атаман кличет.

Гопс, будто и не слыша голоса возлюбленного, продолжала своё странное тайнодействие. Пальцы уже не были сложены в лодочки- ладони и не скользили плавно над покалеченными местами, а пля­сали и извивались, словно десяток встревоженных змей. Они кру­жили, переплетались друг с другом, то удаляясь от больной, то рез­ко приближаясь к ней, а то соединялись в щепотки, словно во что-то крепко вцепляясь и с силой это «что-то» выдирая прочь.

— Эрми! — громче позвал разбойник, не видя, чем занима­ется его подружка.

— Она вас слышит-слышит, вы погодите маленько, сейчас закончит и выйдет к вам, — ответила за неё Даша и сама испуга­лась, а вдруг как атаману не понравится её своеволие. Да и не она это сказала, а будто ей кто-то велел так сделать.

Сар-мэн что-то буркнул себе под нос и вышел. Вскорости, перестав вертеть пальцами, вышла вон и Гопсиха.

Не успела Эрмитадора сделать и пару шагов навстречу Макуте, как тот, припав на правое колено, достал из-за пазухи ста­рухин камень и со словами, что велела старуха, кинул его левой рукой в сторону девушки. Гопс почти не глядя, а лишь слегка отведя вбок руку, поймала его, сдавила легонько, и мелкая пыль брызнула меж пальцев, словно это был не базальтовый голыш, а шарик из тонкого теста с мукой в середине.

— Я, Тара — страж Входа, принимаю твою помощь, от тепла и сердца твоего идущую. Говори, тебя слушают.

Не разбитная, разгульная девица стояла перед опешившими разбойниками, а некое им доселе не ведомое воплощение тай­ной, великой и неотвратимой силы.

Макута поднялся с колен и, сделав знак Митричу, принял из его рук два небольших защитного цвета ранца с широкими удоб­ными лямками.

— Вот энти бонбы атомные. Недобрые люди желат через тебя доставить их в пещору и взорвать, чтобы погубить то, что там есть. Им так, видать, будет сподручнее властвовать в ихнем мире, без всяких там подземельцев. — Тара слушала, не переби­вая, Макуте даже показалось, что она его не слышит и не пони­мает. — Так вот, тебе надобно нам помочь, мы без тебя ну никак их не перехитрим. Чуть погодя тебе дадут рацию, и ты скажешь, мол, всё, что должна была сотворить, уже сделала и скоро отсюда уйдёшь. Ты понимаешь хоть, о чём я гутарю?

Тара молчала.

— Ох уж и тяжко с вами, ненашинскими. Да ладно, главное, чтобы подсобила. Скажешь в рацию всё и топай, куда тебе надо, а мы тут с робятами пустяшную ядерную войну учудим. Таку фальшу из солярки, палма и толу рванём — чистая Хера-Сима будет. Шуму полно, а так — пустяшка. Да не молчи ты, а? Ты чуешь ли, что я тебе...

— Тебя услышали, делай своё дело, а я своё.

Гопс подошла к атаману, молча взяла ранцы и не торопясь по­шла по сереющему восходом откосу к ручью. Её высокая ладная фигура чётко вырисовывалась на фоне густеющего у воды тумана, а по росной траве тянулись тёмные бороздки её следов. И вдруг на глазах у всех стоящих и глядящих ей вслед. она исчезла из поля зрения. Просто, не дойдя до тумана, растворилась. и всё.