Холоп августейшего демократа

Енох, сильно прихрамывая, ковылял по едва различимой тропе, петлявшей неширокой полой вдоль невидимого в темно­те ручья. Тропка полого уходила вниз, и шум воды усиливался, заглушая звук его шагов, редкие отрывистые крики невидимых птиц, ночные шорохи. Казалось, тревожная музыка бьющейся о камни воды поглощала весь мир.

«Это её кровь, обгоняя меня, бьётся о дикие серые валуны! Не хватало мне только мистики. Ты лучше шевели ногами, а то не ровен час, с какой-нибудь зверюгой или, того хуже, с банди­тами Макуты столкнёшься. Интересно, нашли они эту дуру? Нет, она определённо была ведьмой. Вот и охмурила меня. Ти­хон ещё в день моего приезда предупреждал, что все здешние бабы и девки — ведьмы, о чём и сами зачастую не знают. Осиное гнездо, прав Воробейчиков, напалмом его надо. А ведь в Москве считают, что подчистую извели языческую заразу и последних мракобесов по вседобрейшему решению Государственного межконфессионного собора сожгли живьём в 2045 году недалеко от Рязани в известковых карьерах. И вот на тебе, уж середина двад­цать первого века, а здесь как в средневековье».

Тропа начала круто уходить в гору, и шум воды постепенно стал стихать, выпуская из себя пленённые звуки ночи.

«Всё, что так хорошо было мной задумано, полетело псу под хвост! — впиваясь слухом в тревожную предрассветную тишину, Енох принялся в который раз перебирать недавние события. Нет, он не пытался их анализировать, не терзался произошедшим, даже угрызений совести не испытывал — в этом плане всё случившее­ся для него было вполне ясным и обоснованным. Как назойливые мухи в голову лезли совсем иные мысли: почему, почему она не согласилась с его планом, почему предпочла остаться с этими от­бросами общества и проигнорировала его искренние чувства? По­чему его поставили ниже каких-то уродов, не имеющих ни кола, ни двора? Ответить на эти вопросы он, как ни старался, не мог.

В мире нет ничего более противного, чем оставшиеся без от­вета вопросы. Они, как мины замедленного действия, продолжают жить внутри человека страшной разрушающей жизнью, лишая ду­шевного покоя и дожидаясь своего часа, чтобы в самый неподхо­дящий момент разнести в клочья весь этот так и не понятый мир.

Енох, если этого и не знал, то, по крайней мере, догадывался, отчего внутри закипала горячая злоба. Он даже сам её пугался, начинал делать большие вдохи, чтобы успокоиться, и спешил пе­рескочить на какие-нибудь другие темы. Однако через какое-то время, всё возвращалось на круги своя.

«Сначала заартачилась Машка.. — нет, это не он вызвал к жизни только что мелькнувшие слова, это они сами, не спросясь, опять полезли в голову. — Потом дебильного коня какая-то лес­ная тварь испугала. Хорошо хоть на поляне из седла вылетел, а не на этой козьей тропе, а то бы уже догонял свою любу в небесах. Да что же ты на этом дурацком слове, словно на хромой кобыле скачешь: любил, не любил? Детский вопрос, словно считалка: «У попа была собака, поп её любил.» Тьфу ты, чёрт! Любил — не любил, чего теперь гадать! Просто слишком сильной занозой за­стряла в душе её девственность. Смешно сказать, но при всей моей бурной жизни, она оказалась первой, которую я сделал женщиной. Вот из-за этого и весь мой бзик, может, потому я и перегнул палку? Что на меня тогда нашло? Это же надо — камнем по голове.