Холоп августейшего демократа

— Похоронил, как она меня просила, воля у ней такая была, — устало ответил разбойник, — они свидетели. Ты, мать, извини, что я вас там всех перепугал, — обратился он к старухе, — на вот, возьми и со своими товарками поделись, — он положил на стол несколько золотых монет. Только мужиков особо не поите, вишь, начальство здесь, да и дело может вскорости определиться.

Бабка ловко смахнула деньги, недоверчиво глянула на окру­жающих и подалась вниз, где её у кустов ждали особо шустрые подруги. Вслед за ней подались и разбойники, в недоумении по­жимая плечами и покачивая ничего не соображающими голова­ми. Никак не могли они взять в толк, как из дома, где никого не было, — они это точно видели своими собственными глазами, — могли выйти трое взрослых людей. Как?

18

— Ваша Всемирность! Опять полный беспорядок в этой стра­не, — на чистейшем американском наречии докладывал кому-то по телефону Джахарийский, — вашего посланца, посредством женских чар и чародейных грибков, совратили с пути истинного, и он в настоящее время развратничает с секретаршей Сучианина, который, я же вам уже давно сигнализировал, является тайным алкоголиком и вконец разложившимся, преотвратнейшим ти­пом. Так же особо хочу подчеркнуть, в последнее время, впадая в старческий маразм, он становится прямой угрозой всемирной демократии. Я уже молчу о его неблаговидном влиянии на нашу действительность, на внутренний мир Августейшего Демократа и всей лекторальной зоны в целом. Доколе, Ваша Всемирность, терпеть мы будем этого супостата, ведь вокруг его вьются нездо­ровые силы, реакционеры, а главное, милитаристы, а у нас ведь как-никак три ракеты и восемь боеголовок с ядерными зарядами тоталитаризма остались-таки. Отметьте, пожалуйста, что я лич­но, подвергая свою жизнь неимоверной опасности, неоднократ­но проникал в чертоги хранения этой угрозы и, как мог, портил всё подряд. Вот в последний раз я даже на ржавом крыле ракеты написал алой губной помадой: «Да здравствует демократия!», а до этого разрисовал пацифистскими граффити стену в одном из наиболее посещаемых помещений ихнего штаба. Извините, из­вините, нет более не изволю уклоняться от магистральной линии доклада. Что-что? Стало ли известно содержание послания по­сторонним? Вот чего не знаю, того не знаю, но я мигом. Алё. алё! Ну, вот трубку бросил! Всё же неблагодарные люди ныне управляют миром! В былые времена, когда Родина наша была ещё богатой, они так с нами себя не вели. Преемников что ни год людьми года делали, премии миротворные выдавали, а за Пре­емниками и нам, недостойным, перепадало.

И вот в эту самую минуту Владисур наконец сообразил, что он продолжает говорить всё это в пиликующую гудками труб­ку. Мертвенная бледность покрыла его лицо, и на лбу выступил холодный пот. Голова закружилась, он на мгновение представил себе последствия, которые неотвратимо наступят, если операто­ры с той стороны не отключились вместе со Всемирным. Это конец! — отчётливо представив себе картинку изгнания из власти, что для всякого чиновника страшнее смерти, царедворец лишил­ся сознания.

Ибрагим Иванович в приподнятом настроении пил обычный чай с заморским посланником, источая всем своим естеством такую подобострастность, что не только человек, а и предметы неодушевлённые лучились признательностью ему в ответ. По­слание Высочайших, нарочно тайным образом извлечённое Ека­териной из шефова сейфа, было передано Пафнутию Смитовичу, коему, судя по его жестам и горящим желанием глазам, было явно не до исполнения своей миссии, однако же долг требовал, и он решил временно наступить на горло своей любовной песне. Прорезиненный и профольгированный конверт с подачи добрей­шего канцеляриста был вложен в прекрасную кожаную папку с тиснутыми на ней картинами крепостного быта, напылением чистейшего золота и осыпанную драгоценными камнями.

— А папочку после аудиенции оставьте себе как приятный пустячок в память о посещении Августейшего Демократа и на­шей гостеприимной страны, — вкладывая в неё конверт, пояснил столоначальник.

Пафнутий хоть и продолжал видеть мир исключительно сквозь прорезь Катькиных грудей, но подарочек оценил, и посе­му воссиял искренней симпатией к стражу августейшего входа.

Вдруг в сей момент произошло некое едва заметное движе­ние воздуха, и Сучианин напрягся, словно пружина. Появление в тронном кабинете первого лица государства он чуял всем сво­им естеством, приводя тем самым в смятение не только охрану, но и самого Преемника.

— Ну, вы уж тут с Катенькой допивайте чаёк, а я на доклад, на доклад. — по всему было видно, что мысли хозяина приём­ной уже далеки от места чаепития.

И только зазвонили куранты на единственной, сохранённой по требованию ЮНЕСКО главной башне Кремля, а на них ото­звались все колокола церквей, соборов, храмов, гонги и трещотки дацанов, сквозь треск динамиков воззвали к небесам минареты, о вечном забубнили синагоги, в горны затрубили «Идущие Наши», в Охотном ряду на все лады зарычали медведи, из миллионов громкоговорителей над землёй разнеслось: «Слушай, страна!