Монах с укором поглядел на Невежку.
— На всех ноне пост наложён, как было некоему мужу грозное видение, — заговорил опять нараспев монашек.
Он провел по лицу рукой и словно расправил его. Как будто куда-то исчезли глубокие морщины, бородка легла вниз, и весь он стал благообразнее.
— Видение? — переспросил сразу присмиревший Невежка.
— Видел он небеса отверстые и бога сил на престоле, и матерь божия одесную его, — говорил монах, глядя в небо, точно и сам он что-то видел там, кроме серой пелены, из которой падали редкие хлопья снега.
Мужики сняли шапки и закрестились.
— Матерь божия молила сына своего за народ хрестьянский. А господь возговорил, — монах поднял руку и повысил голос: — «Несть истины ни в царе, ни в патриархе, ни во всем народе моем! Правых насилуют и грабят, неправедный суд творят. И за то предам их разбойникам на разграбление!» Но матерь божия вновь умоляла господа со слезами, — эти слова монах произнес мягким, задушевным голосом, — и господь сказал: «В последний раз глаголю!» — монах вдруг опять повысил голос — «пощажу их, аще покаются. А не покаются», — гремел он, как дьякон с амвона, — «смертию казню!»
Мужики совсем притихли, не смели надеть шапки, не смели глаз поднять на монаха.
— На четыре дня на всех пост наложён, — продолжал монах, переведя дух, — на весь род хрестьянский — от старцев и даже до грудных младенцев, чтобы укротить гнев божий. Покайтесь и вы, братия, — окинул он строгим взором мужиков, — молитесь господу, чтоб отпустил грехи ваши. А первее всего — пост неослабный четыре дни блюдите!
Мужики со страхом переглядывались.
Один Невежка не сробел. Он покачал головой и сказал уверенно:
— Известно, бог не Микитка, повыломает лытки. Попостимся, что ж. Скоромничают, чай, бояре да собаки. На бога-то положишься — не обложишься. А кому ж такое видение грозное было?
— Некоему благочестивому мужу. Имени своего, по смирению, не открыл он, — промолвил монах.
— А ты, может, знаешь? — спросил Ерема. — Сказал бы. Я б за него поклон положил.
— Молись за благочестивого мужа, коему виденье было, — разрешил монах.
— Мудрено больно, — со вздохом сказал Ерема.
— На бога надейся, да и сам не плошай, — заговорил Михайла. — Царь-то Василий как? Не сбирается на Болотникова?
Монах поглядел на Михайлу.
— Вы на Москву, что ль, пробираетесь, в царскую рать?
Михайла кивнул.
— Многие ратные люди в Москве собрались. Мстиславский князь отряд привел. Князь Воротынский прибыл. Только тот без ратников. А ноне в подмогу большая рать с Двинска идет. Гонец был. Через седьмицу будет. Тут царь на Ивашку и ударит.
— А ты-то куда ж пробираешься? — спросил Михайла монаха.
— Много нас, иноков, — снова затянул нараспев монах, — по всем дорогам ноне послано православным про чудесное видение сказывать и пост налагать. Братцы, — вдруг совершенно другим голосом прибавил он, — может, луковки не найдется ли странному человеку. Хлебца-то подали, а вот лучку нет.
Ерема развязал кошель и протянул монаху свою последнюю луковку.
— Ну, иди с богом, — проговорил Михайла, — а мы дале поспешать будем, чтоб до́темна к Москве добраться. Благослови, отче!
Монах перекрестил Михайлу, а потом и весь отряд и, сказав еще раз спасибо за помогу, пошел в ту сторону, откуда они приехали.
Мужики громко вздыхали, надевая шапки, и покачивали головами.
— То-то, видно, богомолец был, — пробормотал Ерема.
— Ты про кого это? — спросил Лычка.
— Да вот, который бога-то увидал. — Он поднял голову и с некоторым ожиданием посмотрел на небо. — Хошь бы ангела божия когда увидать.
— Выпей чарочку на ночь, може, и увидаешь, — сказал со смехом Савёлка.
Но никто не поддержал его.
— Не греши, Савёлка! Бог-то, вон он! — Ерема уверенно показал рукой на небо. — Живо пристукнет!
— Оно, конечно, — поддержал и Невежка, — бог не свой брат, не увернешься.
Парень нерешительно покосился вверх, передернул плечами, но замолчал.
Невежка догнал Михайлу, молча ехавшего впереди.
— Слыхал, Михалка? — обратился он к нему. — Наш-то князь в Москву поспел.
— Видно, задали ему ходу под Арзамасом, — злорадно заметил Михайла. — Войско-то, вишь, все перебили. Без души, видно, скакал. Упередил нас.
— Ты чего ж монаху-то сказал, что на Москву мы едем? — спросил Невежка.
— А что ж сказать было? Что к Болотникову пробираемся? Он бы тут такого наговорил!.. И то, гляди, напугал наших-то, — прибавил Михайла, покосившись назад.
— Ништо! Ты погоди, я их тотчас от Москвы отворочу.
Невежка отстал от Михайлы и замешался в ряды мужиков.
— А что, братцы, — заговорил он. — Може, нам и впрямь на Москву податься, грехи свои там отмаливать? Князенька наш — слыхали? — там. Он нас приветит. Перво-наперво в холопий приказ отправит, чтоб нам горячих всыпали, а там под свою руку заберет. Живи — не тужи, только князю угождай!
— Почто к князю? — испуганно спросил Лычка. — Мы ж до Болотникова сбирались. Волю добывать.
— Вестимо, волю. Чего ж к князю?
— Нет нашего согласу, чтоб к князю! — раздались дружные голоса.
— А я было думал, вы про волю-то запамятовали. Про грехи больше думка у вас.