Холоп-ополченец [Книга 1]

— Да вот, сказываю, немного я и послужил казаком, а тут как раз слышу я: Дмитрий царь — вот что Шуйский убить хотел — сбежал с Москвы и войско набирает вновь на Шуйского итти. Вперед прислал воеводу своего, Болотникова, Иван Исаича, и всем холопам тот царь Дмитрий волю дает. Как я прослышал про то, так и говорю: «Идем, братцы, за тем Болотниковым, — может, он нам, холопам, волю даст. Воротынскому, дьяволу, руки укоротит». Коли воля, — сразу оживившись, продолжал он, — я тотчас домой ворочусь, к себе, на Имжу. Може, изба-то моя цела там? — Он вопросительно посмотрел на аптекаря. — А може, и останный сынишка жив. Чай, суседи к себе забрали… Управителя того, надо быть, прикончили мужики. Ну и зверь был! А коли жив, я ему сам голову снесу, ироду окаянному! Всех ребят у меня извел, душегуб!

Фидлер слушал его с напряженным вниманием. На лбу у него выдавились две глубокие складки. Он еще раз окинул взглядом пустырь, наполненный визгом и хохотом ребят, взглянул на городской вал, где прохаживались казаки с пищалями, и опять посмотрел на седобородого мужика, стоявшего перед ним, опершись на пищаль.

— А Болотников как же? — начал он неуверенно. — Он вам велит всех стариков убивать и всех малых ребят?..

— Иван-то Исаич! — перебил его с возмущением казак. — Да чтой-то ты! Окстись! Аль мы нехристи какие?

Фидлер смотрел на него, подняв косматые брови, окончательно сбитый с толку.

Как же так? Он ехал сюда, чтоб уничтожить дикого зверя, пожиравшего чуть не живьем малых детей и беспомощных стариков. А тут говорят, что тот Болотников за холопов воюет, чтоб спасти их от злых помещиков. — Он посмотрел на мужика и еще раз оглянулся. — Да кто говорит-то? — спросил он сам себя, вдруг опомнившись и стараясь стряхнуть с себя впечатление от рассказа мужика. — Может, этот мужик врет все, а я, дурак, заслушался. Вон, другие и слушать его не стали, ушли. Может, он врун известный. А ведь там, в Москве, сам патриарх говорил и князь Воротынский. И царь тоже. На какое дело его послал! Нет, не станет он слушать больше никого, пойдет прямо к Болотникову, коли пустят.

— А сам Болотников? — спросил он казака, стоявшего перед ним все так же, опершись на пищаль. — Можно его увидеть или нет?

— Пошто не можно? Вот пойдем, я на базар иду, а он там в дому коло базара стоит. Только Гаврилычу скажу да пищаль домой занесу.

Казак подошел к стоявшему поодаль есаулу, поговорил с ним и вернулся.

Они пересекли пустырь, казак занес в свой домишко пищаль, и они углубились в кривые, занесенные снегом улички Калуги. Оба всю дорогу молчали. В середине города улицы стали пошире и попрямей. Наконец одна вывела их на обширную площадь, где посредине тянулся ряд ларьков, вокруг которых толпился народ и на все голоса кричали торговцы, зазывая покупателей.

На углу казак остановился и сказал:

— Вот тут он и стоит, в этом самом дому. Сидорка, — обратился он к молодому парню, стоявшему на крыльце и глазевшему по сторонам. — Вот немца я привел. С поля пустили караульные. Охотится Иван Исаича повидать. Спросишь, может, пустит он его али как?

— Только лишь пришел Иван Исаич, обедать сел, — сказал Сидорка, с любопытством оглядев Фидлера. — Немец, говоришь? Ну, погоди малость. Я попытаю, спрошу.

Парень вошел в сени и захлопнул за собой дверь.

— Ну, я пойду, он тебя кликнет, — сказал казак и зашагал к базару.

Фидлер стоял и смотрел на базарную площадь, и опять его удивляло, сколько тут везде на площади снует ребятишек.

— Эй ты, немец! — окликнул его Сидорка. — Иди в горницу, Иван Исаич тебя кличет.

«Обедает, — подумал Фидлер. — Может, сразу же и попытать. Вдруг второй раз не пустит». Он засунул руку за пазуху и нащупал там кошель.

Перейдя сени, он следом за Сидоркой вошел в просторную горницу. У окна перед накрытым скатертью столом сидел Болотников. За одним столом с ним обедал Михайла.

— Ты немец? — спросил Болотников, взглянув на Фидлера. — Ну, снимай тулуп, садись с нами. Похлебай щей горячих. Замерз, видно, без привычки. Сидорка, налей ему чашку щей. Как звать-то тебя?

— Фридрих Фидлер, — ответил аптекарь, садясь на скамью рядом с Михайлой и внимательно оглядев стол. Прямо перед ним стояла глиняная кружка с квасом, наверное, Болотникова. Он прикидывал в уме, как бы половчее под столом пересыпать порошок из пакетика в горсть правой руки, а потом, отодвигая кружку ближе к Болотникову, всыпать туда порошок. Он старался не глядеть на Болотникова — чем больше смотреть, тем труднее станет исполнить то, за что он взялся.

— Ты из какого города, Фридрих… а по батюшке как? — спрашивал его Болотников.

— Фридрих Карлович. Из Стокгольм я родом, — ответил Фидлер, радуясь, что Болотников не спрашивает, долго ли он жил в Московии.

— Чудно̀, верно, тебе у нас, — продолжал Болотников. — Я хоть на воле-то недолго жил за рубежом, а все повидал, как там люди живут. А как вспомнил, что у нас тут, так сердце и защемило.

Фидлер невольно поднял глаза и встретил ясный, вдумчивый взгляд темно-синих глаз. «Неужто, правда, злодей такой?» мелькнуло у него. Он с усилием отвернулся и опустил голову.