Холоп-ополченец [Книга 1]

Но в эту минуту гомон в доме на секунду оборвался, а потом разразился, точно ураган, и сейчас же распахнулась большая дверь, и на крыльцо с гиком и топотом вывалилась целая толпа. Два казака волокли мертвецки пьяного старика в растерзанном, когда-то нарядном кафтане, с всклокоченными волосами, мокрым, точно губка, лицом и разинутым перекошенным ртом. Он вопил что-то нечленораздельное, отбиваясь руками и выделывая невероятные кренделя ногами.

За ними впереди толпы шел молодой малый в парчевом кафтане, парчевых сапогах, в большой сдвинутой набекрень собольей шапке с нашитыми на парчевый верх самоцветными камнями. Малый был, видимо, тоже выпивши, но крепко держался на ногах. Остановившись на крыльце, он протянул руку и проговорил уверенно, хотя немного заплетающимся языком:

— Мы, царевич Петр, данной нам от бога властью, приговариваем воеводу богородицкого Карачана за охулку нашего имени к казни. Повесить его, мерзавца, кверху ногами и стегать стервеца кнутом, поколь не околеет. Так тому и быть по нашему царскому повелению. Снять с него кафтан, эй вы!

Пока он говорил, а приговоренный орал и бился, Шаховской стоял молча у ступеней крыльца.

Когда он замолчал и кучка казаков кинулась раздевать пьяницу, Шаховской поднялся на ступеньки и, низко поклонившись говорившему, сказал ему почтительно, но настойчиво:

— Царевич милостивый, Петр Федорович, может, повелишь отсрочить на малое время казнь, пока Карачан протрезвеет, а то он и не почувствует, пожалуй, как его будут наказывать.

— Думаешь — не почует? Окунуть его тогда в реку, чтоб прочухался! — крикнул нарядный парень и так тряхнул головой, что соболья шапка свалилась, открыв редкие приставшие к потному лбу волосы. Стоявший сзади казак подхватил шапку и почтительно подал царевичу. — А я покуда отдохну в своем покое, — сказал он, надев на голову шапку, и повернулся к двери, опершись на плечо стоявшего рядом казака.

— Живо! — прибавил он, ни к кому не обращаясь, и быстро вошел в дом среди расступившихся казаков.

— Отведите его, братцы, в сарай, где сбруя сложена, пускай покуда проспится, — сказал Шаховской казакам, державшим Карачана.

Казаки быстро поволокли пьяницу, так и не понявшего, какая в его судьбе произошла перемена, и скрылись с ним за домом. Остальная ватага тоже разбрелась в разные стороны, и во дворе вдруг затихло.

Шаховской посмотрел на Михайлу и Невежку, стоявших, как пригвожденные, на прежних местах. Невежка все продолжал держать за повод чалого, вяло помахивавшего хвостом, отгоняя первых весенних мух.

— Так ты полагал, что это Дмитрий Иванович? — повторил он свой прежний вопрос.

Михайла молча переступил с ноги на ногу. Он совершенно ничего не понимал и не знал, как спросить.

— Это, вишь ты, Дмитрию Ивановичу племянник будет. Только он его еще и не видал вовсе. Про Федора Ивановича слыхал, про сына Ивана Грозного, что после отца царем на Москве был?

Михайла неопределенно мотнул головой.

— Ну так вот, как он царем был, родился у него сын, а он, видишь ты, боялся, как бы Борис Годунов, шурин его, что после него царем стал, не извел бы мальчишку. Он и подменил его, подложил жене девчонку, а сына припрятал, верным людям на воспитание сдал. Борис Годунов, сказывали, проведал, хотел забрать его, ну, он и сбежал. Скитался, скитался, на Волгу ушел, рыбачил там, а потом казакам и открылся. Вот они его и препроводили в Путивль, а оттуда сюда, ко мне. Покуда Дмитрия Ивановича-то нет, пускай он народу покажется. Тоже, чай, царских кровей. Царя Федора сын, Ивана Грозного, стало быть, внук, ну а Дмитрию Ивановичу, выходит, племянник. Еще как на царстве сидел Дмитрий Иванович, звал он его, Петра-то Федорыча, на Москву, да не поспел тот. С нами вот теперь встречать дядюшку будет… А Телятевский князь еще вчерашний день выступил на Калугу выручать Иван Исаича. Ты не видал, как сюда шел?

— Снять с него кафтан! — велел Петр.

Михайла отрицательно покачал головой. У него все как-то спуталось в голове. Какой же еще Петр Федорович? В Калуге про него ничего не слыхали. И не похож вовсе на царевича. Правда, Михайла не видал царевичей, только все-таки не такие они, наверно. А вдруг этого в цари посадят, как Дмитрий Иваныч не придет. Еще даст ли он волю? Все эти мысли кружились у него в голове, но он не знал Шаховского и не решался спросить его так, как спросил бы Иван Исаича.

— А что ж, ответ будет Иван Исаичу, али как? — спросил он Шаховского. — Нам бы ворочаться пора.

— Чего ж спешить-то? Пообедаете, а там и поедете. Я покуда грамоту напишу. У вас, что ж, конь-то один?

Михайла кивнул.

— Московский дозор второго захватил, — сказал он.

— Ну, я вам велю другого дать, так вы живо доскачете.

Невежка радостно взглянул на Михайлу. Но Михайла не смотрел на него.

— Подите покуда в естовую избу. Кирюха, — обратился он к сторожу, — покажи им да вели коня их накормить.

Когда, пообедав и поспав, Михайла с Невежкой пришли на передний двор, навстречу им вышел князь Шаховской.