«Этот, стало быть, государь-батюшка», мелькнуло у Михайлы. «Скобленый, точно лях», невольно подумалось ему.
Но в эту минуту он нечаянно взглянул на всадника, ехавшего следом за царем в белом парчевом кафтане. На поднятой руке у того сидела большая белая птица в колпачке. Такой Михайла никогда раньше не видал. Всадник случайно повернул голову, и Михайла так и обмер, забыв и про царя и про птицу.
— Степка! — не удержавшись, крикнул он.
Парень слегка вздрогнул, взглянул на Михайлу, но сейчас же отвернулся.
«Он, он! — твердил про себя Михайла. — Глаза-то как есть Марфушины».
— Сокольничий царский, — проговорил чей-то голос в толпе.
Но разглядеть хорошенько парня Михайле не удалось. Из ворот выехал отряд казаков в красных шароварах и, нагоняя царя, еще дальше расталкивал толпу.
Михайла поднялся, хотел пробраться вперед, чтоб не потерять из вида сокольничего. Но казаки не давали, выезжая вперед и окружая кучку верховых с царем посредине.
Наперерез царскому поезду с московской дороги бегом бежала толпа, которую еще раньше приметил Михайла. Повозки приостановились. Бежавшие махали шапками и кричали наперебой:
— Батюшка наш! Государь прирожонный! К тебе мы, милостивец! Вели слово молвить!
Царь приостановил свою лошадь и, обернувшись к казакам, крикнул:
— Пропустите-ка! Что за люди? Откудова?
Кучка всадников, окружавших царя, остановилась.
— С Москвы мы, государь милостивый! От Васьки, ворога твоего, сбежали! Тебе послужить хотим! Мастеровые люди! Послушай ты нас, батюшка наш!
Один из всадников рядом с царем что-то сказал ему и тронул свою лошадь. Царь обернулся к московским людям и крикнул им:
— Не время тотчас! На охоту я еду! Потом приходите!.. А то и вовсе не приходите! — сердито крикнул он, еще раз обернувшись. — Зря лишь время ведете!
— Батюшка наш, послушай, Христом-богом молим! Подьячий с нами. Время не утерять бы…
Но окружавшая царя кучка всадников уже вся тронула лошадей и увлекла за собой царя. Он на скаку повернулся и погрозил кому-то арапником. Казаки скакали по обе стороны. За ними из ворот выезжали охотники, с рогами, с пищалями, со сворами собак, и рысью нагоняли царя. В несколько минут царский поезд был уже далеко.
В толпе послышались недовольные голоса:
— Ляхи-то государю воли не дают!
— Этот-то, что с государем ехал, — главный у них, Рожинский прозывается.
— А чего осердился государь?
Москвичи, понурив головы, стояли на месте.
— Чого ж стоите! — подошел к ним долгоусый казак в высокой шапке. — Идите в ставку, к царским хоромам.
— А може, тут погодить, как ворочаться будет государь? — сказал один.
Казак махнул рукой и проговорил, хитро прищурясь:
— Не дадуть ляхи! Все одно.
— Сказывали у нас, будто митрополит Филарет тут у вас, — проговорил один из москвичей. — Может, к ему податься?
— Який мытрополит? — заговорил тот же казак. — Патриарх он у нас, великий патриарх! Государь его вот как почитает! Ну, и ляхи, — прибавил он, помолчав, — ничего не скажу, тож с почетом до него. Хоромы дуже велики у нёго, не хуже государевых.
Москвичи переглянулись.
— Что ж, може, и впрямь до патриарха податься? Он государю поговорит.
— Ну, пийдемо, проведу я вас, — предложил казак.
Михайла в пол-уха слушал разговор москвичей с казаком. На уме у него было другое. Все вспоминался царский сокольничий. Неужто Степка? Как он сюда попал? Может, всех их там в полон забрали да сюда привезли? Вдруг и Марфуша тут?
«К патриарху мне не по что, — подумал он. — К царским хоромам пойду. Там дождусь. Он-то, Степка, ведомо, с царем приедет».
— А царские хоромы где? — спросил он того же казака.
Казак удивленно поглядел на Михайлу, но сразу же лицо его расплылось, и он вскрикнул:
— Михайла? Це ж ты!
Тут только Михайла посмотрел прямо на казака.
— Гаврилыч! — радостно крикнул он.
Сразу на сердце у него полегчало. Все-таки знакомый человек.
— Ты до царя, до Мытрий Иваныча?
Михайла кивнул. Ему почему-то не захотелось спрашивать про Степку. Лучше сам узнает.
— Я ось их до патриарха провожу та за́раз до тебе. А царски палаты, вон де воны. Иды прямо… Та я за́раз…
Гаврилыч кивнул Михайле и зашагал впереди кучки москвичей. За пешими подъехали и повозки. Одна четверкой гусем.
— Большой боярин, Трубецкой, сказывают, — заговорили в толпе. — Много их тоже с Москвы едет.
Михайла не стал ждать Гаврилыча. Пройдя через ворота, он быстро зашагал в том направлении, куда тот показывал. Он очутился на деревенской улице, где стояли такие же избы, как в любой деревне, только над воротами или у крылец часто повешены были разноцветные флаги.
Но вот на площади Михайла увидел просторные двухсветные палаты, сложенные из свежих бревен, с широким крыльцом, убранным коврами и знаменами. Не иначе, как царские палаты.
Михайла отошел к сторонке и сел на бревнышке, решив дожидаться тут царя.
Вокруг сновали разные люди, нарядные все, в сапогах, одни с усами, другие скобленые, а с бородами почти что и не было. Бабенки, тоже разнаряженные, бегали взад и вперед, стрекотали чего-то, не понять чего.