Хороший год, или Как я научилась принимать неудачи, отказалась от романтических комедий и перестала откладывать жизнь «на потом»

Все представились друг другу, рассказали, откуда мы и что нас сюда привело. Я с облегчением узнала, что среди нас есть еще одна британка — такая же мрачная, как и я. В группе были энергично жестикулирующие итальянки, несколько суровых датчанок и две широко улыбающиеся австралийки. Мы немного пошагали по комнате и потанцевали под «ча-ча-ча» в качестве разминки.

Пока что все вполне приемлемо…

А затем американка предложила нам подвигаться по залу, «выражая себя через свое тело», и «растрясти его». К сожалению, после достигнутых перемен трясти мне было особо нечем. Подтянутость моей фигуры, которой я так гордилась всего полчаса назад, теперь оказалась серьезным недостатком. Американка была довольно фигуристой и отлично знала, как пользоваться своими достоинствами. Когда она двигалась, по ней можно было изучать, что такое «чувственность». Я же вся состояла из углов. В детстве я училась балету, но теперь основные мои движения сводились к работе с гантелями или рюкзаком. В моем танце не было ничего возбуждающего и даже зажигательного. Я чувствовала себя неловкой, угловатой и безнадежной. А потом мы торжественно подошли к началу занятия. Мы размялись и начали под музыку выполнять самые разные движения — от поворотов и вращений до ударов ногами в духе карате. Потом музыка сменилась, стала более энергичной (то есть никаких подпевок), и американка произнесла два слова, способных вселить страх в сердце любой трезвомыслящей англичанки:

— Свободный танец.

О боже! Мир экспрессивных танцев прекрасно обходился без меня последние тридцать шесть лет. Почему же это случилось со мной сегодня? Ну почемууууу?

Мне как-то удалось взять себя в руки, и только поэтому я не взорвалась прямо у всех на глазах. Я собрала всю волю в кулак и начала вытягиваться и приседать, как перепуганный краб.

— Слушайте ритм музыки! — призвала нас американка. — А теперь играйте вместе с каждым инструментом: пусть саксофон определяет движения вашего позвоночника. Играйте с флейтой руками. Пусть ноги двигаются под звуки фортепиано. — Она энергично носилась по комнате. — Как чувствует себя фортепиано?

Как чувствует себя фортепиано?! Понятия не имею!!!

Но итальянки все поняли. Они с удовольствием ощутили свое внутреннее фортепиано, потоптались на месте, а потом стали переступать на цыпочках в ритме стаккато. Мы с британкой смущенно прижались к стене и, не сговариваясь, старались избегать визуального контакта с кем-либо.

«Я словно занялась импровизацией Доктора Танца, только публично! — возмущалась я в душе. — И у меня даже не было возможности сначала постоять во властной позе!»

В следующем треке звучали горны.

— Это трафик! — сказала американка. — Представьте, что вы — трафик, вы движетесь в пространстве сплошным потоком… Верно, верно… А теперь вы — разъяренный трафик! Вы в пробке!

К этому моменту меня почти парализовало. Итальянки же отлично справились с заданием. Им как-то удавалось одновременно выглядеть «трафиком» и оставаться сексуальными.

Как такое возможно?!

Я уже подумала, что стоит в танце подобраться поближе к двери и сбежать, придавая себе стремительное ускорение. Но мне помешала настоящая датчанка, которая сумела в танце изобразить автобус, и итальянка, изображавшая эротический мотоцикл.

Через час мы освободились. Бледные и потрясенные мы вышли на улицу.

— Ну как вам? — спросила американка.

Британка пробормотала что-то невнятное, поэтому я ответила за нас обеих:

— Э-э-э… необычно…

Американка спросила, чего я хочу от тренировки. Мне хотелось честно ответить, что сейчас думаю лишь о том, чтобы полежать в темной комнате и выпить валиум. Но я сдержалась и сказала:

— Мне хотелось бы по-настоящему «полюбить свое тело» и научиться им пользоваться. И даже получать от этого удовольствие.

Американка ответила, что «ниа» отлично помогает избавляться от запретов и скованности.

Я сказала, что ничего не имею против своих запретов. Но понимаю, что порой бывает полезно выйти из зоны комфорта.