Хорошо и плохо было жить в СССР. Книга первая

Папа мечтал завести свинью, но у него ничего не вышло. Как-то раз он сказал: «Нет, свинью нам не выкормить» и с горечью махнул рукой. Он хотел, чтобы мы ели мясо, но его негде было взять. Жареную говядину я попробовала впервые в двадцать лет, на свадьбе приятельницы, в другом городе. Что такое эскалоп я узнала в двадцать три года. До этого мы ели только кроликов и зайчатину.

В промтоварном магазине покупателям предлагались предметы инвентаря и спецодежды. Проще говоря, в магазине можно было купить ведро и телогрейку, валенки и простые резиновые сапоги. Одежды «на выход», то есть костюмов, рубашек, платьев, плащей в магазинах нашего города не было. Продавали только грубое нижнее белье, о котором все говорили, что оно казенное или солдатское. Черные трусы, белые майки. За одеждой и обувью ездили в другие города и обычно далеко. Иногда одеждой приторговывали проводники поездов. Мама покупала у них детские свитера, сандалии, курточки, и, конечно, вдвое дороже.

В советское время употребляли слово «снабжение». Оно имело прямое отношение к нашей жизни. Так вот, снабжение у нас было плохое, никудышное, ни хорошей еды, ни хороших товаров. О стиральном порошке, например, многие жители только слышали, но никогда его не видели. Магазины предлагали для стирки самое дешевое хозяйственное мыло. Было еще банное мыло, но им не стирали, а употребляли по назначению. Оно считалось благородным. Иногда можно было купить желеобразный шампунь в тюбиках, но не часто, поскольку он пользовался чрезвычайным спросом. Он имел приятный запах.

Однако не только из-за плохого снабжения и убогого вида наших улиц в городе была унылая атмосфера. А еще потому, что за лесом находилась большая исправительная колония для преступников-рецидивистов. В этой колонии отбывали наказание особо опасные уголовные элементы – убийцы, грабители и насильники. И оттуда, из-за леса, к нам как будто по воздуху текла какая-то черная печаль. Все наши жители знали: там что-то очень нехорошее, страшное и опасное.

В городе хоть каждый день можно было встретить приезжих с печальными, озабоченными лицами. Это были родственники осужденных преступников, приехавшие к ним в колонию на свидание. Чаще всего – женщины, иногда с детьми. Бывало, приезжали дружки-приятели тех, кто находился в колонии. Они появлялись, чтобы встретить того или иного своего дружка, который отбыл наказание. Это были зловещие фигуры, полупьяные, татуированные, беспрерывно курящие, с явно расшатанной нервной системой. Они то смеялись и шутили, то грубили кому-то. Их боялись. И вообще жители нашего города держались настороженно. И было отчего: в любой день вы могли повстречаться с человеком, пробывшем в колонии десять или пятнадцать лет и наконец оказавшимся на свободе.

Отбывшее свое наказание люди выглядели ошалевшими и какими-то нездоровыми. Бледные, небритые, с потухшими глазами и либо угрюмые, либо взбудораженные, суетливые. Они часто болтались возле магазинов, покупали спиртное, табак, конфеты и на ходу пили и ели. Бесцеремонно разглядывали каждую женщину. И уж, конечно, бросались поговорить с женщинами, что-то им рассказать, предложить. С детства помню эти сцены. Вот один раз какой-то высокий, худой, одетый в черное мужчина с татуированными руками бросился с крыльца магазина к нашей соседке тете Любе и стал говорить: «Слушай, раскрасивая, а что если мы сейчас с тобой закатимся в кафе и закажем музыку! Ну? Праздника, понимаешь ли, хочется, душа просит. Настрадался я, понимаешь ли, нагоревался, а теперь погулять хочу! Что ты на это скажешь? Где тут у вас шантаны? Где музыканты струны рвут? Пойдем, лапочка, я для тебя ничего не пожалею». Тете Любе, нашей соседке, было тогда лет сорок. Она хромала и немного заикалась. У нее после болезни плохо поворачивалась шея. И даже хромая она попробовала убежать. А тот высокий мужчина шел за ней и продолжал ее уговаривать. Наконец он отстал и вернулся к магазину. Потом он пьяный ходил по городу и приставал к женщинам.

Мама учила меня: «Если к тебе подойдет незнакомый дядя с рисунками на руках, сразу кричи, беги прочь и зови на помощь. Они криков боятся, эти дяди. А если будут тебе что-нибудь предлагать – шоколад, конфеты, не бери ни в коем случае. А то заманят, заведут и истерзают». И я с детства боялась тех, кто появлялся в нашем городе из-за леса. И все другие дети тоже боялись. Мы росли с чувством тревоги и опасения, и при виде взрослых незнакомых людей всегда замолкали и сжимались.