Иногда женщины, приехавшие на свидание в колонию, стучались в дома и спрашивали, нельзя ли снять комнату на три дня или на неделю. Объяснение следовало всегда одно и то же: «Свидание задерживают, говорят – ждите распоряжения. Наверное, провинился, или начальство характер показывает». Как-то раз одной весной, когда мой брат лежал в больнице, а папа уехал на похороны нашей бабушки, мама пустила в дом приезжую. При ней находилась девочка, моя ровесница. Она была замкнутая и задумчивая. Я позвала ее играть, и она немного оживилась и стала рассказывать о своей жизни: «Папа зарубил маму топором и теперь в тюрьме. Мы с родной тетей приехали к нему на свидание, а нас не пускают, говорят – ждите несколько дней. С тетей жить хорошо, а папа вернется не скоро: его лишили свободы на пятнадцать лет, и прошло только три года. Мне сейчас двенадцать, а когда он выйдет из тюрьмы, мне будет двадцать четыре».
Эта девочка сказала, что наш город ей не понравился. Здесь уныло и некрасиво, грязно и повсюду плохо пахнет. Помню, что я не испытала ни обиды, ни ревности, услышав этакое о моем родном городе. Ведь это была правда. Поэтому я только попросила: «Расскажи, как ты живешь. Как там у вас, хорошо?»
Девочка сказала, что живет в областном городе, в микрорайоне. Дома высокие – девять этажей, в каждом имеется лифт. В квартире есть туалет и ванна. А во дворе устроена детская площадка, песочница и горка, качели и вращающаяся бочка-барабан. Дети запрыгивают на эту бочку и пытаются удержаться, и для этого нужно быстро перебирать ногами. Я слушала и огорчалась. У нас город был не областной, а маленький, везде так называемый «частный сектор». О микрорайонах мы, здешние дети, не слышали, о детских площадках тоже. Когда мы выходили из калитки на улицу, под ногами всегда была обычная земля. Весной и осенью ужасная грязь. Из канавы доносится зловоние. В каждом дворе держали железную бочку для дождевой воды, чтобы поливать огород, но она была только для этой цели, на нее не запрыгнешь.
Я стала мечтать о микрорайоне и большом доме, в девять этажей. Рисовала такие дома в тетради. Рисовала детские площадки. Мама и папа слушали, как я мечтаю вслух, и не удивлялись, а улыбались. Я говорила: вырасту и уеду из нашего города навсегда, буду жить в своей квартире с туалетом и ванной. Мама соглашалась, папа тоже соглашался. Но при этом они говорили: «Если только выделят отдельное жилье. Вот если повезет – и тебе предприятие выделит хотя бы однокомнатную квартиру, вот тогда хорошо. Но такое счастье редко случается. Скорее всего, сначала поживешь в общежитии, потом в коммунальной квартире, а потом, может быть, в отдельной».
Мои подружки из класса сразу подхватили мою мечту. Все они быть не прочь уехать из нашего города хоть завтра. Всем хотелось жить лучше, иметь квартиру со всеми удобствами. И чтобы во дворе были детские площадки с горками и качелями, а колония с преступниками чтобы была подальше, где-нибудь на Северном полюсе.
И вдруг случилась неприятная история. Под Новый год мы получили письмо от наших сверстников из южной республики. Хорошо знакомые нам ребята по переписке как всегда сообщали о достижениях, об обязательствах, о том, как мудрый дедушка Ака снова приходил к ним в школу и рассказывал о войне с басмачами. Они поздравляли нас с наступающим Новым годом и как обычно желали успехов в учебе и общественной жизни. И мы должны были написать в ответ что-то похожее. А мы взяли и написали о том, что хотим уехать из нашего города, чтобы жить лучше, в хороших домах, с ванной и туалетом, и чтобы в магазинах продавались торты и пирожные.
Классная учительница прочитала наше письмо и рассердилась. «Кто вам разрешил это написать? – спросила она. – Пишите о том, что любите свой город, о том, как ходите в лес за грибами, за ягодами. Пишите о шишках, о сугробах, о серебряных сосульках. О том, как боретесь за успеваемость и помогаете старшим. А вам вдруг захотелось хорошей жизни! Мало ли чего вам хочется!»
Это выражение – «мало ли чего тебе хочется» – самое что ни на есть советское. Я слышала его в продолжение своей жизни в СССР тысячу раз. Эту комбинацию слов произносили так же просто, как приветствие, и никто не думал, обидная она или нет.
На возмущение нашей классной учительницы мы поступили неожиданно: объявили бойкот многолетней переписке. Отказались писать нашим друзьям с далекого юга. И тогда в классе состоялось собрание с родителями. Пришли завуч и директор. Они, директор и завуч, стали кричать и обвинять нас в том, что мы хотим легкой жизни и стремимся все получить даром. «Поглядите, какие хитрые!» – воскликнула директор. Она была милая на вид женщина, но лицо ее вдруг исказилось до неузнаваемости. «А вы поработайте тридцать лет, тяжело потрудитесь, как мы, поносите на себе воду, дрова, поживите в лишениях, вот тогда и смейте желать себе какие-то блага!» – кричала она и топала ногами.