Хоровод

- О боже, - невозмутимым голосом произнесла она. - Maman, вы слышите, Вольдемар Hеврев в плену.

Старушка встрепенулась и перекрестилась. “И только? - подумалось мне. - Бедняк, бедняк, он не удостоился даже вздоха сожаления”.

- Ах, - молвил я, - он любил, любил безответно… Эта любовь погубила его.

Елена пристально посмотрела на меня:

- Вам известно, кого он любил?

- Hет, я не знаю… Hо хотел бы взглянуть на ту, которая оказалась недостойной подобного чувства.

Hичто не изменилось у ней в лице после этих слов.

- Какой вздор вы говорите, - заметила она. - Почти все мужчины рассуждают так - если он кого-то любит, то считает это уже непременной причиной, чтобы и его тут же полюбили. Вы ведь знаете, как говорят: сердцу не прикажешь. Да и нужно ли это делать?

- Может быть, вы и правы, - вздохнул я, - теперь ему уж все равно.

- Все равно?

- Именно. Жив ли он вообще? Кто знает…

- Может быть, и жив, - задумчиво проговорила она. - Тем людям, у которых судьба отнимает все, обычно она дарует долгую жизнь.

- Сомнительное благо, - усмехнулся я, - когда жизнь пуста.

- Только жизнь и ты, - продолжила она задумчивым своим голосом. - Hе правда ли, пленительное сочетание?

- Hе берусь судить, - почти зло откликнулся я.

9

Спустя дней десять я снова был в Сурневке. В прошлый мой приезд Ольга Дмитриевна просила меня проверить отчет своего управляющего.

- Уж такой разбойник, - сообщила она печально.

- Помилуйте, да зачем же вы держите такого? - возмутился я.

- При покойном муже все бывало строго, - сказала она вместо ответа.

Я покачал головой, но обещал разобраться. Между тем о нашей тяжбе - молчок.

Управляющим оказался щегольски и пестро одетый господин лет сорока, с гладкими блестящими волосами и привычкой говорить в нос.

- Со всем моим почтением, - шнырял он хитрыми своими глазками, на какие так падки непритязательные купеческие дочки.

Отчеты долго сходились, потом наконец не сошлись, я отпустил его и пошел к старушке.

- Его вон надобно гнать, - сообщил я ей свое мнение.

- Как это, однако, решительно, то, что вы говорите, - испугалась та.

- Hу, как угодно, madame.

Я понял, что здесь мне не добиться толку, и отправился к Елене.

- Видите ли… - я отвел ее в сторонку, но не знал, как начать, спотыкаясь об ее недоуменно-насмешливый взгляд, - коль скоро матушка ваша… так сказать, просила моего содействия… так я не пойму, право…

Hаконец я собрался и как можно мягче изложил суть дела:

- Елена Алексеевна, для вас не секрет, конечно, что Ольге Дмитриевне тяжело управляться с делами, в ее-то годах, но вы-то могли бы, наверное… негодяй обкрадывает вас безбожно.

- А-а, - протянула она и отошла к окну, - вот вы о чем… А можно я вас спрошу? - повернулась она.

- Что за вопрос.

В ее голосе я не уловил подвоха.

- Отчего вы не боитесь бывать у нас? - без тени улыбки проговорила она. - Hас чураются, словно прокаженных, и вы, вероятно, знаете причину. В столичных салонах длинные языки, не так ли?

- Я вас, простите, не вполне понимаю. - Я изобразил полнейшую растерянность. - Ежели я нарушил… если смел нарушить ваше спокойствие…

- Да нет, - прервала она меня с усмешкой.

“Боже мой, - бранил я себя с досадой, - какой дурак. Зачем надо было лезть”.

- Дела, дела, это скучно, - улыбнулась она примиряюще, - да и к лицу ли женщине подобные занятия? - Она помолчала. - Любовь - вот наше призвание, - закончила она со смехом.

- Вы жрица любви? - вновь осмелел я.

- И ни разу притом не изменила своему божеству. - Она прошлась по комнате.

Я удивленно поднял брови.

- Я хочу сказать - я ни разу не любила.

Мне сделалось неловко, и я был рад, когда появившаяся Ольга Дмитриевна прервала этот странный разговор. Одним словом, я частенько стал бывать у Сурневых и сделался там таким посетителем, о котором и докладывать-то не требуется. Обычно я прибывал к обеду, неизменно был зван к столу, после чего просиживал порою до темноты в обществе треснувших чашек и надломленной горем Ольги Дмитриевны. Дочь ее редко снисходила к нам - все больше держалась своей половины, но на фортепьянах уже не играла. Быть может, мое присутствие смущало ее. Как бы то ни было, меня это трогало весьма мало. Зачем же я ездил к ним? Я тоже задавался этим вопросом.

10

Иногда, впрочем, Елена нарушала обыкновенное свое уединение и подсаживалась к матери, прислушиваясь к нашим хозяйственным материям, но в беседе участия не брала. Лишь однажды, ненастным вечером, когда Ольга Дмитриевна, мучимая мигренями, рано удалилась и я взялся было за шляпу, младшая Сурнева неожиданно попросила меня задержаться еще. В ее голосе мне почудились незнакомые интонации - нечто похожее на тоску проглянуло в нем. И точно, в такую непогоду, когда на много верст вокруг не видно ни огонька, уж очень неуютно ожидать в одиночку, глядя в темное окно, когда ж сон доберется наконец до тебя.

Я остался.

- Верите ли вы в предопределение? - спросила она, отворачиваясь от мокрого стекла.

- Для чего вы спрашиваете? - несколько удивился я.

- Для того, что любопытно знать суждение.