Хозяева плоской Земли

Главное же отличие Фрианы и Эмануэлы заключалось в моём к ним отношении. Тогда я был излишне осторожен, мнителен и боялся сделать лишний шаг, оправдывая себя соображениями пресловутой морали. Воздух Фрисландии действовал на меня успокаивающе. Я знал, что могу позволить себе раскрепоститься, и если останусь в рамках обычной, понятной всем без лишних законов и указов совести, то никто меня ни за что не осудит. Даже родители Фрианы, которые, как я понимал и чувствовал, переживают за неё гораздо больше, чем она сама. Их мы тоже навестили и даже пожили несколько дней на ферме, где мне мучительно пришлось привыкать к северо-восточному акценту её семейства. Кажется, в грязь лицом я ударил не слишком откровенно, а если и ударил, то все сделали вид, будто не замечают. Это я про мои языковые способности, которые теперь усиленно поддерживались потребностями. Фриана, наслышавшись, как мы общаемся с Тимом, в свою очередь выразила желание выучиться английскому. Или итальянскому, потому что вечерами я акапельно напевал ей при Луне кое-что из неаполитанских песен, и даже в моём отвратительном исполнении она почувствовала всю прелесть языка своих далёких предков.

Если жизненный опыт нас чему-то учит, то я считаю, что научился здоровой скрытности. Нет, я не таился от Фрианы. Я просто не всё ей рассказывал. Честно говоря, не знаю, что меня к этому понуждало – страх ошибиться или нежелание подвергать близкого мне человека опасности лишним для него знанием – однако я, к примеру, объясняя ей наши с Тимом взаимоотношения со старухой Уитни, не стал упоминать про обнаруженную мною тетрадь. Тетрадь эту я сам изучал украдкой, когда был уверен, что мне никто не помешает, и не спешил ставить в известность о своих выводах даже Тима.

А выводы сводились к следующему: передо мной весьма затейливое и по-своему красивое руководство по перемещению между мирами. Как я понял, это были наброски какой-то потрясающей компьютерной игры, надолго опередившей своё время. Правда, когда я впервые решил поделиться этими ассоциациями с Тимом, я сказал, что они напоминают мне эскизы к фантастическим комиксам. Пришлось заодно объяснить, что такое комиксы, поскольку среди книг дяди Дилана ничего подобного отродясь не водилось. Тим в итоге сообразил, о чём речь, однако усомнился. Тогда я решил отдать ему книжку на несколько дней, чтобы он попытался вчитаться в сопроводительные тексты и сделал на их основании собственные заключения. Через несколько дней он мне её вернул и сказал, что нужно возвращаться на Ибини, к саркофагу, потому что если железку не забрал Роналд, она должна быть по-прежнему там. Я возразил, поскольку благодаря моему идиотскому поступку, мы не знали наверняка, была ли она туда положена Уитни и Пеппи в принципе. Тим настаивал. Что касается содержимого тетради, то он оставался при своём мнении: если легенды отражают реальность, то мы имеем дело не с фантастикой. Я попросил уточнить, что он имеет в виду. Тим открыл тетрадь на одном из самых невнятных и наименее детализированных рисунков, изображавших нечто вроде загнутой сетки и прокалывающей её изнутри стрелки. Рисунок сопровождала надпись, которую, как он считал, ему удалось разобрать. Суть заключалась в том, что Купол преодолим физически, если человек готов к этому в своём сознании. Я уточнил, что за Купол он имеет в виду. Он поделился со мной тем, о чём уже давно думал и даже высказывал в дискуссиях с нашими последними туристами, когда меня, к сожалению, не было поблизости. Для пущей точности он даже прихватил из дядиной библиотеки томик Библии, в которой на первых же страницах говорилось о создании богами – Элохимами – нашего мира:

И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды. И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день второй. И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так.