Хозяйка Мельцер-хауса

Какой чудак. Довольно милый, но все же несколько странный. Альфонс всегда так говорил. Альфонс… Она почувствовала боль, которая пронзала ее всякий раз, когда она думала о муже. Давящее ощущение появлялось в области желудка, затем быстро поднималось вверх и заставляло что-то сильно набухать в ее горле, так что ей приходилось сглотнуть. Обычно после этого она начинала рыдать, все ее тело сводило судорогой, и только после того, как она выплакивала все слезы, боль утихала. Ах, было так много причин думать об Альфонсе. Повсюду в комнате валялись безделушки, которые он подарил ей за то короткое время, что они были в браке. Маленькие шелковые носовые платки, флаконы с парфюмом, нож для бумаги с ручкой из слоновой кости, сумочка из змеиной кожи, выкрашенной в ядовито-зеленый цвет, семь маленьких слонов из алебастра. Тогда он сказал, что они принесут ей удачу.

Она влюбилась в него только тогда, когда они уже были женаты. Это было предательски несправедливо. Не прошло и месяца – а это был их медовый месяц – как его призвали на фронт. Никогда она не думала, что будет так сильно скучать по нему. В этот прекрасный месяц он был для нее всем. И отец, и брат, и друг, и возлюбленный. Он стал ее второй половинкой, все, что она делала, во что верила и на что надеялась, было связано с ним, и на доверие, которое испытывала она к нему, он отвечал ей доверием во сто крат бо́льшим. Он был таким неумелым в их первую брачную ночь! Он не был опытным любовником, но именно это ей и нравилось. Она его учила, и он быстро учился…

Было глупо вспоминать те ночи с Альфонсом. Китти снова ощутила щемящую боль, вот-вот готовую вырваться наружу. Плакать было невыносимо, ее веки опухали, щеки становились одутловатыми и покрывались пятнами, и вообще потом вся она становилась похожа на неудавшийся блин. Но кого вообще волновало, как она выглядела? Она была несчастна – она больше не хотела жить без Альфонса!

– Китти? Китти!

Она рыдала так громко, что не сразу узнала голос Мари. Увы, Мари больше не была ее любимой подругой. Она оказалась бессердечной, и Китти не хотела, чтобы она входила в ее комнату.

– Уу… хоо… ди, – пыталась сказать она сквозь рыдания.

Мари, казалось, не услышала ее, потому что через несколько мгновений она уже стояла рядом с кроватью.

– Тебе не кажется, что это уж чересчур – валяться средь бела дня в постели и реветь? – Несмотря на судорожный приступ рыданий, Китти возмутили эти слова. Какая подлость! Вершина бесчувственности! О, как изменилась Мари! Она превратилась в злобную ведьму, потешающуюся над ее страданиями. – Боже мой, Китти! Мы все понимаем и уважаем твое горе, но ты не единственная на этой войне, кто потерял мужа. Эта участь постигает женщин по всей Европе, и даже в Америке, в колониях…

В ответ Китти швырнула в нее шелковой подушкой, но Мари это не впечатлило. Она подхватила подушку и положила ее на голубой диван, а затем подошла к окну и раздвинула занавески. Золотое осеннее солнце залило светом комнату. Оно было такое теплое и полное жизни, что Китти стало от него противно.

– Закрой… немедленно закрой… немедленно задерни шторы. – Китти не могла говорить, потому что у нее текло из носа. Она вытащила из-под подушки свой носовой платок. – И… и потом… уходи… немедленно… ведьма… мегера… хватит меня пилить, – рыдала она.

– И не подумаю!

Китти завыла еще громче, не столько от горя, сколько от злости. В порыве отчаяния она испробовала все: хваталась то за лоб, то за сердце, зарывалась в подушки, но Мари непреклонно стояла у ее кровати. И тогда Китти начала визжать. Мари не тронулась с места и после этого, она ждала. За ее спиной кто-то приоткрыл дверь спальни, это была Лиза, она в шоке взирала на эту сцену.

– Вввон! Все вон… Ааааааа!

Мари повернулась к Элизабет, и они обменялись долгим взглядом. Китти увидела ухмыляющееся лицо Лизы. Эта дрянь только пожала плечами, бросила Мари три слова и удалилась.

– Это просто театр!

Китти чувствовала, что силы покидают ее. Сейчас она упадет в обморок, и тогда Мари поймет, что она натворила. Она вцепилась пальцами в одеяло и снова глубоко вздохнула.

– Что бы сказал Альфонс, если бы увидел тебя в таком виде!

Она упала ничком на подушки, совершенно беспомощная и обессилевшая от отчаяния.

– Он не может меня видеть. Альфонс мертв… мертв… мертв… – прохрипела она.

Наконец Мари села на край кровати и обняла ее. Это так бесконечно приятно, когда тебя убаюкивают, как ребенка, и утешают тихими спокойными словами. Китти прижалась к невестке, которую только что называла ведьмой и мегерой, целиком и полностью отдаваясь желанному ощущению тепла и близости.

– Дорогая, мы все знаем, как тяжело у тебя на сердце, но Альфонс не хотел бы, чтобы ты превратилась в отвратительную, костлявую каргу, живущую в вечном трауре.

Китти сглотнула. Ее горло ужасно саднило от громкого крика и страшно опухло. Наверняка она была похожа на раздавленную картофельную клецку.

– Никакая я… не костлявая, – прохрипела она.

Мари улыбнулась и прижала ее к себе.