Хозяйка Мельцер-хауса

– Она под стражей. Полиция занимается выяснением обстоятельств этого дела. Очевидно, у фрау Папперт был счет в частном банке.

– Уж, случайно не в банкирском доме Бройера?

Держа ситечко над ее чашкой, он налил чаю. Сильный запах свежей перечной мяты ударил ей в нос, напомнив о нежном зеленоватом креме из перечной мяты, который Брунненмайер делала раньше для торта ко дню рождения детей. Она покрывала его шоколадной глазурью, которая так восхитительно хрустела на зубах.

– Да, в банкирском доме Бройера, что, естественно, не означает, что банк причастен к ее преступлению. Уж точно не муж вашей сестры, отдавший свою жизнь ради отчизны.

Он прекрасно знал о ее родственных связях. Элизабет помешала ложечкой чай и ответила, что очень хочет, чтобы удалось вернуть хотя бы часть присвоенных средств.

– Если она действительно приобрела военные облигации…

Он не закончил фразу, но они оба думали об одном и том же. Никто из здравомыслящих людей уже не верил в обещанную победу и великие завоевания империи. Деньги, которые столько людей вложили в военные облигации, были потеряны.

– Я тоже отдал свои деньги императору и отечеству, – признался Винклер. – И не жалею об этом, потому что сделал только то, что сделали многие другие. В конце концов, мы все верны отчизне и готовы бороться за нее не на жизнь, а на смерть.

Она улыбнулась, подумав о том, что среди подданных императора было немало владельцев предприятий, которые зарабатывали на этой войне хорошие деньги. В частности, аугсбургские металлургические заводы, где производились двигатели для подводных лодок и артиллерийские орудия, заводы, изготавливающие боеприпасы, и заводы Румплера, производившие самолеты, их называли «голубями Румплера». Ткацкая фабрика Мельцера также преуспевала, так как производила бумажные ткани, в то время как на других текстильных фабриках все машины простаивали. Как дочь фабриканта она знала, что в деловом мире всегда пробиваются самые усердные и энергичные, по крайней мере так всегда говорил папа. Однако то, что такой бедный, порядочный парень, как Себастьян Винклер, вернулся с войны инвалидом, пожертвовав к тому же все свои деньги, она считала совершенно несправедливым.

– От всей души благодарю вас за гостеприимство. К сожалению, я должна идти, мое дежурство в лазарете начинается через час.

Наверное, он поболтал бы с ней подольше, но появилась кухарка и, громко стуча кастрюлями, начала готовить ужин. Когда Себастьян, уже стоя в коридоре, прощался с ней, она подала ему руку, и ей было приятно, что он не притянул ее к губам, как это обычно делали в ее окружении. Это было бы совсем не в его духе. Он просто обхватил ее ладонь и сжал.

– Храни вас Господь. У вас есть какие-нибудь новости от мужа? Он ведь на передовой во Франции, не так ли?

Вопрос сопровождался искренним взглядом – казалось, Себастьян действительно беспокоился о благополучии майора фон Хагеманна. Элизабет пришлось взять себя в руки, чтобы скрыть неловкость. Уже несколько месяцев ее мало интересовала судьба ее супруга, но она не могла в этом признаться. Дома, в самом дальнем углу ящика ее стола, лежало письмо из Бельгии, которое пришло к ней какими-то запутанными путями. В нем герцогиня де Гриньян сообщала ей, что майор Клаус фон Хагеманн соблазнил ее дочь Каролину и обрюхатил ее. Поскольку она считает, что господин майор человек чести, она призывает его взять ответственность на себя. В противном случае ее брат, живущий во Франции, потребует сатисфакции.

Дуэль была бы, разумеется, совершеннейшей глупостью, но факт соблазнения отрицать нельзя. Бельгия была оккупированной страной, там господа офицеры могли позволить себе развязность, особенно когда дело касалось совращения девиц. Даже если эта девица была принцессой де Гриньян. Элизабет прочитала письмо с горечью и гневом в душе и никому о нем не рассказала. Вместе с дошедшими до нее злыми слухами вокруг Августы это обвинение переполнило чашу выпавших на ее долю унижений до краев.

– Да, он под Реймсом, отражает наступление солдат генерала Нивеля.

Этому сообщению было уже несколько недель: два его последних письма она, не распечатывая, швырнула в ящик письменного стола. Свекровь так или иначе поведала ей о его последних героических подвигах, когда в очередной раз объявилась на вилле – надо было платить за квартиру.

– Я буду молиться за вас обоих, – пообещал Себастьян Винклер на прощание, и Элизабет сердечно поблагодарила его.

Нет, не было никого, кому она могла бы довериться, но в этом не было ничего нового.

30

Китти с трудом подняла голову и зажмурилась от света. Опять Августа плохо задернула шторы, из-за чего лучи полуденного солнца образовали в комнате яркую полоску.

– Китти, милая моя, – позвала мама, входя в комнату. – Спускайся к нам в гостиную, у нас тут кофе, настоящий, зерновой. И ореховые пирожные с медом.

В полосе света плясали крошечные пылинки, золотые искорки, которые весело кружились вверх и вниз, словно отмечая какое-то радостное событие. Китти страдальчески сморщила лицо и положила ладонь на лоб.

– У меня нет аппетита, мама.