Хозяйка Мельцер-хауса

– Нет нужды казаться невежливыми из-за нас, – сказал Клаус своим родителям, которые тоже сделали вид, что прощаются. – Побудьте еще немного, чтобы Алисии не было так одиноко. И чего ради отказываться от вкусного кофе и копченой колбасы.

Он засмеялся и быстро сунул себе в рот еще один кусочек, прожевал, а потом заявил, что уже давным-давно не ел такой вкусной колбасы. Копченой на буковых дровах, как и полагается.

– Ах, деревенская жизнь, – вздохнул он и поднялся со стула. – Бескрайние луга и леса. Пасущийся скот. А осенью призывный зов рожка, возвещающего о предстоящей охоте… Можно только позавидовать!

– Конечно, – с иронией произнесла Китти. – А потом куча навоза под окном. Мухи. Вонь из коровника.

Гумберту было поручено доставить господина майора и его супругу вместе с багажом на Бисмаркштрассе.

– Само собой разумеется, госпожа, – сказал он и поклонился ниже, чем следовало. – Я хотел сказать: просто имейте в виду, что топлива мало, а запас на случай непредвиденных обстоятельств…

– Да, да, я знаю, – отмахнулась Алисия, не разделяя его опасений. – Пожалуйста, делайте то, что я вам приказываю.

– Слушаюсь, госпожа.

Только что Элизабет была зла на Клауса, но теперь, когда у него были в ее отношении совершенно определенные намерения, кровь у нее вскипела. Да, она хотела его. Как она мечтала ощутить его мужское тело. О боже – если бы она сегодня утром приняла ванну, помыла волосы, надела красивое нижнее белье и капнула несколько капель парфюма себе на шею и запястье! Однако сейчас на это уже не было времени, к тому же в квартире наверняка нет дров, чтобы растопить печь и нагреть воду для ванны.

– Рад снова видеть тебя целым и невредимым, дорогой Гумберт, – сказал Клаус, когда они сели в машину. – У войны есть не только прекрасные стороны, не так ли? Есть и переживания, которые навсегда остаются глубоко в душе. Так ведь?

Гумберт открыл дверцу машины для Элизабет, и она увидела его улыбку – она была какой-то странной и скованной. Может, опять приступ страха?

– Так оно и есть, господин майор, – согласился Гумберт. – У войны свои законы. Там происходят вещи, которые кажутся невозможными, но об этом нужно забыть, господин майор.

– Так оно и есть, Гумберт, – кивнул Клаус фон Хагеманн. – Ты хороший человек. Далеко пойдешь.

– Спасибо, господин майор.

Элизабет не смогла уловить тайный смысл этих слов, потому что Клаус обнял ее за плечи и страстно поцеловал в щеку. Гумберт медленно вез их по центру Аугсбурга, где было полно гуляющих людей и велосипедистов. То тут, то там встречались повозки. На дороге им попался только один автомобиль, в нем сидел господин фон Вольфрам, бургомистр города. Клаус фон Хагеманн приветствовал его, дружески наклонив голову, но ответного приветствия не последовало – может быть, пожилой господин его не узнал. Почти перед самым домом мотор заглох, и последний отрезок пути им пришлось пройти пешком. Несущего багаж Гумберта Клаус фон Хагеманн одарил щедрыми чаевыми.

– В этом не было необходимости, Клаус. Он же работает у нас.

Она прикусила язык и пожалела, что сделала это замечание. Едва Гумберт вышел за дверь, Клаус зашипел на нее, мол, нечего раздавать указания:

– Твоя скупость превосходит все, что я видел до сих пор!

Она была настроена миролюбиво хотя бы потому, что надеялась на нежную встречу, но его несправедливый упрек обидел ее. Разве не он растратил ее приданое, которое было не таким уж маленьким, в первый же год брака? И на что? Этого она не знала и по сей день, потому что он и его родители были по-прежнему в долгах как в шелках.

– Я не скупа, Клаус, – стала оправдываться она. – Но в моей семье принято тратить деньги с умом.

– Да неужели? – насмешливо сказал он.

Он стоял и смотрел, как горничная снимает с нее шляпу и жакет и вешает вещи в гардероб. Едва Герти на время удалилась на кухню, он продолжил высказывать свое недовольство:

– У моих родителей нет даже поварихи, не говоря уже о камердинере или камеристке. Позорище! Моя мать столько раз жаловалась на тебя!

Она промолчала, чтобы не злить его, но это далось ей с трудом.

– Пожалуйста, Клаус. Давай спокойно поговорим об этом попозже.

– Ладно, но мне очень больно от того, что ты не уважаешь моих родителей.

Он снял мундир и велел Герти почистить его щеткой и аккуратно повесить на плечики. Затем он бросил быстрый, насмешливый взгляд на Элизабет. Ее сердце учащенно забилось: что бы ни было между ними, он был ее мужем, и она жаждала его. Внезапно она почувствовала, что просто сходит с ума: так ей хотелось совершить с ним все те постыдные непристойности, о которых женщина не рассказывает даже своей самой лучшей подруге.

– Ты похудела, – отметил он. – Надеюсь, не в груди, было бы жаль. В бедрах можно и поубавить.

Она хихикнула, чувствуя себя при этом ужасно глупо. И что это значило? Он желал ее. И он был не из тех, кто болтает без умолку о таких вещах. Без лишних слов он прошел в спальню, задернул занавески на окне и расстегнул рубашку.

– Раздевайся, милая, – приказал он. – Вся. У меня нет ни малейшего желания ввозиться с крючочками на твоем корсете.