Хозяйка Мельцер-хауса

Фабрика ткани Дом Мельцера

Аугсбург

Германия

Удивительно, что разносчик писем все-таки нашел ее. Она водила пальцем по строчкам и по написанным чернилами замысловатым буквам. Писавший их не привык к латинице, он был русским и потому писал русским шрифтом. Как же он назывался? Кириллица.

Ее сердце трепетало, словно дикая птица. Ну что, распечатать письмо? Или сразу бросить в огонь? Просто встать, отодвинуть чайник, поднять железным крючком затворку, и все исчезнет в языках пламени. Не останется ни письма, ни сожаления, ни надежды.

Однако вместо этого она посмотрела на обратную сторону письма – на адрес отправителя. Он был написан кириллицей, и при попытке прочитать его получалась бессмыслица – «zpuzopuu» и «wykob». Но город был написан русским шрифтом и латиницей: «Петроград».

Она вытерла глаза и всхлипнула, но плакать сейчас не было никакого смысла. Что случилось, то случилось. Она убила ребенка, ребенок Григория был мертв. Как объяснить ему это? Эх, уж лучше бы он не посылал ей это письмо.

Наконец она взяла нож и распорола конверт. Письмо состояло из оторванного куска разлинованной бумаги, сложенного посередине. В нем лежала купюра.

Моя любимая Ханна. Я приехал из Цюриха в Петроград по железной дороге четыре дня назад. Мой родители и семья здоровы и счастливы. Приезжай в Петроград, я тебе жду. Бери рубли и покупай билет на поезд. Я люблю тебя. Григорий

Было ли это кем-то написано за него латинскими буквами? Она несколько раз перечитала короткие предложения, прежде чем поняла их смысл. Значит, ему удалось бежать в Швейцарию, а оттуда он переправился в Петроград. Он написал ей уже через четыре дня после приезда на родину. И даже прислал деньги. Она рассматривала рублевую купюру, серую бумагу, на которой была изображена богато одетая женщина. Она была красивой и молодой. На ее голове была корона с вуалью, в руках она держала щит и меч. Наверно, это была царица? Но говорили же, что они прогнали царя. Слева от царицы было напечатано число. Единица с тремя нулями. Тысяча рублей. О боже – сколько же это было в рейхсмарках?

На лестнице кто-то кашлянул, и она поспешила засунуть обратно в конверт купюру и письмо. Вода кипела довольно долго, и теперь чайник выплевывал на плиту капельки, которые, шипя, превращались в пар. Гумберт вошел на кухню, еще раз кашлянул и дважды чихнул.

– Эти ковры… такая пылища… фу, отвратительно… – пробурчал он. – А глотка кофе не осталось?

Ханна торопливо сунула письмо в карман фартука и поспешила наполнить кипятком приготовленный чайник. Наконец она налила в чашку кофе и пододвинула ее Гумберту.

– Вот возьми… Сахар рядом.

– Спасибо тебе…

Пока он дул на горячий напиток, она поставила на поднос кофейник и тарелку с бутербродами с ливерной колбасой и собралась отнести его господам.

– Вот, – сказал Гумберт, нагнувшись. – Ты что-то потеряла. – Она испуганно поставила поднос на кухонный стол и взяла из рук Гумберта скомканное письмо. – Что, из России? – спросил он.

Гумберт был не такой, как все. Он нравился Ханне. Когда полицейский заподозрил ее и она чуть не умерла от страха, Гумберт ее спас. Она никогда не забудет этого.

– Да, – тихо ответила она.

Гумберт посмотрел на нее:

– От Григория?

Она кивнула, сделала глубокий вдох и попыталась разгладить скомканную бумагу.

– Он хочет, чтобы я приехала к нему. Даже прислал деньги. Тысячу рублей…

Гумберт с изумлением рассматривал смятую купюру.

– Это много?

Ханна пожала плечами.

– Я все равно не могу к нему поехать.

– Почему не можешь?

Она сглотнула, не зная, стоит ли ему говорить. Конечно, он давно обо всем знал. Все знали.

– Ребенок, – сказала она. – Потому что я сделала аборт. И потому что доктор сказал мне, что я больше никогда не смогу иметь детей.

Гумберт с жалостью посмотрел на нее, потом покачал головой.

– А может, это совсем не так.

Ханна грустно улыбнулась. Да, возможно, доктор ошибся. Только ребенок, он был мертв, некрещеная душа. И это был страшный грех. Нет, она не может поехать к Григорию в Петроград. Что на это скажет его семья?

– Если хочешь, я отдам тебе тысячу рублей, Гумберт. Ты можешь обменять их и на эти деньги поехать в Берлин.

Он рассказал ей о Розе Менотти. Только ей. Под большим секретом.

– Нет, ни в коем случае, – отказался он. – Это твои деньги, Ханна.

– Но они мне не нужны. Ты что, хочешь, чтобы я бросила их в печь?

Он беспомощно развел руками и выругался.

– Какая же ты глупая. Неужели ты его не любишь?

Ханна схватила поднос и резво подняла его со стола.

– А это больше не имеет значения! – бросила она, выходя из кухни.

37

– Господь воскрес! Аллилуйя! Идите же с миром.

В переполненной до предела церкви прозвучало пасхальное послание, после чего сразу заиграл орган, и прихожане поднялись со скамеек, чтобы направиться к выходу.