Хозяйка Мельцер-хауса

– Фрау Бройер, тут с вами хотят поговорить.

Фрау Грюндиг произнесла эту фразу тихо, заговорщицким тоном, а потом забрала Хенни в свою квартиру, не закрыв за собой дверь. Тилли спустилась со стремянки и на секунду замерла в нерешительности. Она сказала, что собирается купить в хозяйственном магазине пару металлических крючков, надела пальто и вышла.

Китти была в смятении и не знала, что ей делать. Как ей было неловко. Средь бела дня. Да еще в магазине, где ее могли увидеть через окна витрин. На миг ей захотелось просто уйти, но было уже слишком поздно.

– Всего на пару минут, Китти, – сказал Жерар. – Я не хотел уезжать, не попрощавшись с тобой.

Он закрыл за собой дверь и остановился, не зная, как она отреагирует на эту неожиданную встречу. Китти уставилась на него.

– Ты возвращаешься во Францию?

– Оставаться здесь нет смысла.

Она замолчала, пораженная. Конечно, он был прав. Несколько месяцев они встречались тайком, украдкой – в основном в маленьком кафе на окраине города, где было всего-то два столика и четыре стула. Это были трепетные свидания, они проводили рядом короткие часы, в течение которых говорили друг другу всякую чушь, но никогда не раскрывали того, что было у них на душе. Часто они просто встречались в парке или на улице, шли рядом, болтали о пустяках и, весело переговариваясь, снова расставались. Китти думала, что все это не имеет большого значения – несколько встреч со старым знакомым, хорошим другом. Уж никак не любовная интрижка или что-то в этом роде, те времена уже прошли. Однако теперь она вдруг поняла, как сильно ей будет не хватать его присутствия.

– Очень… очень жаль, – выдавила она, хотя понимала, что это совсем не то, что она чувствует.

– Так надо, Китти. Иначе я не выдержу.

Он осмелился сделать несколько шагов в ее сторону, и ей пришлось взять себя в руки, чтобы остаться на месте. Сотни раз она говорила себе, что она дуреха. Что в нем было такого, чего она еще не знала? Там, в Париже, они занимались любовью каждый день, даже по нескольку раз, и чего только они не вытворяли… Тогда она еще была наполовину ребенком, а теперь она взрослая женщина, мама, у которой уже есть своя маленькая дочь.

– Нет! – взволнованно закричала она. – Больше не надо… Ни за что… Не подходи ко мне!

Он послушно остановился, посмотрел на нее, не веря ей, и улыбнулся:

– Ты не должна меня бояться, Китти. Я уже не тот, кем был раньше. Мои бурные годы позади. Послушай…

Он запустил руку в свои густые вьющиеся волосы и показал ей светлые пряди на висках. В самом деле, у него появилось немножко седины, а ведь ему было всего тридцать с небольшим. Китти не считала, что это делает его менее привлекательным – совсем наоборот.

– Мы оба повзрослели. – Она серьезно кивнула как бы самой себе.

Он продолжал смотреть на нее, улыбаясь. Ей стало не по себе от его взгляда, потому что из-за него она все меньше и меньше могла контролировать себя. Конечно, ей не хватало мужских объятий, но дело было не в этом. Ее влекло к нему нечто большее. Это было какое-то странное чувство близости, страстное желание попасть туда, куда ее душа давно и тщетно стремилась. Домой, в свой дом…

– Да, мы повзрослели, – кивнул он. – Но изменила нас прежде всего война. У нас обоих был горький опыт…

Во время встреч они иногда говорили об Альфонсе, потом и о ее отце. Жерар находил для нее слова утешения и понимания, но он редко упоминал о своей судьбе. Она знала только, что шелкопрядильная фабрика его родителей тоже переживает не лучшие времена, что во Франции немцев люто ненавидят за все, что они там сделали.

– И что ты теперь будешь делать? – спросила она. – Вернешься в свою семью?

Да, он им обязан. Несмотря на размолвку, родители будут рады видеть его в добром здравии. А все остальное образуется. Он уже написал им и сообщил о своем приезде.

Китти не могла придумать, что сказать на это. Он, конечно, не тосковал по родителям, иначе не остался бы в Аугсбурге на несколько месяцев, а вернулся бы сразу во Францию. Как ему удавалось все это время держаться на плаву с финансами, для нее было загадкой. Она пару раз предлагала ему деньги, но он отказывался.

– Значит… – Она запнулась, почувствовав вдруг комок в горле. – Значит, мы видимся сейчас… в последний раз?

Ее голос прозвучал тонко, почти жалобно. Его черные глаза, казалось, расширились, он пожирал ее взглядом, ласкал, целовал, его глаза говорили ей, как он любит ее, как тоскует по ней…

– А ты бы этого хотела, Китти?

Она сглотнула, провела рукой по волосам, потом по лицу. Это было просто невозможно – не поддаться магии его черных глаз.

– Нет, – прошептала она. – Я хочу, чтобы ты остался, Жерар…

Все произошло так, как и должно было произойти. Два шага, и она оказалась в его объятиях, прижимая его к себе, рыдая у него на груди, умоляя не оставлять ее. Она замолчала только тогда, когда он прильнул к ее губам. Его поцелуй был чудеснее, чем она представляла в своих мечтах. Он был новым и совершенно незнакомым, полным страсти и в то же время сдержанным, горьким и бесконечно нежным.