Хозяйка Мельцер-хауса

В мыслях я с тобой, моя милая жена. Ты мой добрый ангел, ведущий и оберегающий меня, нашу свадебную фотографию я всегда ношу с собой. Если можно, пришли мне немного денег на носки и нижнее белье. Кроме того, сломались мои часы, и я бы купил новые. Ты понимаешь, любовь моя, точные часы для офицера необходимы. Двухсот или, пожалуй, трехсот марок будет достаточно. Очень хотелось бы также получить пилку для ногтей и розовое мыло, а также фонарик с батарейками, сигареты, шоколад и хороший перочинный нож. Возможно, завтра мы уже будем вблизи побережья, так что мое следующее письмо придет к тебе оттуда. Передай привет своим дорогим родителям, своей золовке Мари и сестре Китти.

Преданно люблю и обнимаю тебя.

Твой Клаус.

Элизабет дважды, по своему обыкновению, прочитала это письмо с фронта. Ее глаза на секунду остановились на таких предложениях, как «В мыслях с тобой» и «Ты мой добрый ангел». Да, ее Клаус не обладал богатой фантазией. В предыдущем письме он написал «Мой добрый дух» и заверил ее, что тоскует по ней и думает о ней день и ночь. На сей раз о тоске не было и речи, зато он обнимал ее и «преданно любил». Ну что ж, конечно, он беспокоился о своем отряде, и ему было не до красивых слов.

Она сложила письмо и открыла ящик дамского письменного стола, который она привезла с собой в городскую квартиру из родительского дома. Впереди лежали две пачки писем полевой почты, отсортированных по датам и перевязанных розовой шелковой лентой. Она развязала меньшую стопку, положила сверху на нее только что прочитанное письмо и попыталась перевязать ее, сделав красивый бантик. Конечно же она будет хранить эти письма всю свою жизнь, и они будут напоминать ей об их долгой разлуке в суровые военные времена, и однажды – как будет угодно Господу – их дети с трепетом прочитают их. Может быть, она когда-нибудь постарается и перепишет все эти письма в красивую книжечку, подаренную ей Китти. Эта книжечка в зеленом кожаном переплете с золотым обрезом, должно быть, стоит маленькое состояние, но Китти вышла замуж за Альфонса Бройера, единственного наследника банкирского дома «Бройер и сын», и деньги для нее не играли никакой роли.

Элизабет вышла замуж по любви. Она боролась за своего Клауса фон Хагеманна, страдала из-за него и боялась, что навсегда его потеряла, поскольку в свое время тот был страстно влюблен в ее сестру Китти. И в этом он был не одинок – почти все мужчины влюблялись в ее младшую сестру, но, слава богу, все уже было позади. Китти, это легкомысленное создание, была замужем, а Клаус фон Хагеманн вовремя опомнился и выбрал себе женщину, ставшую верной и искренней спутницей жизни. Клаус умел ценить эти качества своей жены, в этом Элизабет была абсолютно уверена. Конечно, он был очень привлекательным мужчиной и по молодости грешил немало, однако это в порядке вещей. Пауль во времена своей студенческой юности в Мюнхене тоже не пропускал ни одной юбки. В первую брачную ночь Клаус очень тактично и осторожно «вел» свою жену, так что у Элизабет не было причин жаловаться на него. Хотя возможно, – но это судя по преувеличенным и, вероятно, выдуманным описаниям Китти, – Клаусу немного не хватало супружеской страстности. Как бы то ни было, он заверил ее, что брак для него дело святое. Теперь он принадлежит ей и только ей.

Воспоминание об этой клятве, данной в супружеской постели, наполнило ее теплым ощущением счастья. Она задвинула ящик и поднялась, чтобы подложить угля, однако обнаружила, что ведро с углем было пустым.

– Мария?

Йордан, занятая в соседней комнате шитьем, не очень-то спешила на ее зов.

– Что, милостивая госпожа?

Взглянув на побелевший кончик носа Марии Йордан, Элизабет поняла, что в ее комнате тоже не топилось.

– Посмотрите на кухне, может, там что-нибудь найдете для растопки.

Йордан сделала оскорбленную мину, скорее потому, что это не входило в ее обязанности. Однако у Гертье, служанки, был выходной, а повариха вот-вот должна была уйти: вечером она работала в трактире.

– Если завтра на кухне не хватит угля, то повариха опять будет говорить об увольнении, – сказала Йордан, пожав плечами, как будто ее это вовсе не касалось. – По крайней мере она так сказала.