Хозяйка Мельцер-хауса

– Эти безобразные костюмы из эрзац-тканей! Выглядишь в них, как гувернантка. Единственное, что хорошо, так это то, что юбки теперь носят короче, у меня ведь такие узкие лодыжки. У некоторых женщин видны даже икры! Ей-богу, такие юбки всегда носят те, кто вообще не может себе этого позволить.

– Китти, пожалуйста! Не перескакивай на другую тему.

– Что?

– Знает кто-нибудь еще об этом письме?

– Нет, ты единственная, Мари. Я хотела поговорить с тобой наедине, потому что ты моя самая дорогая и близкая подруга и я никому не доверяю так, как тебе. Ты совершенно права, ругая меня, дорогая Мари. Но послушай, я действительно ни о чем таком не думала, ты же меня знаешь.

– Хорошо, – вздохнула Мари. – Тогда прислушайся к моему совету.

Китти заверила, что вся обратилась в слух, рассеянно помешивая ложечкой напиток в чашке.

– На твоем месте я бы немедленно сожгла это письмо и никогда больше не вспоминала о нем.

Китти посмотрела на нее своими большими голубыми глазами. Это был детский взгляд, который показался Мари очень трогательным: в нем были испуг и глубокая печаль.

– Ты думаешь… сжечь?

– Да.

Китти оглядела гостиную, и на мгновение ее взгляд задержался на изображающей заснеженный пейзаж картине, которая красовалась в золотой рамке на красных обоях, затем с грустью посмотрела на свою маленькую сумочку, расшитую бисером, которую она положила на кресло.

– Да, – прошептала она, сделав глубокий вдох, почти похожий на всхлип. – Да, это будет к лучшему… Знаешь что, Мари? Как жаль, что нельзя любить двух мужчин одновременно.

– Китти! – одернула ее Мари. – Только не говори ничего Лизе или маме. Такие отношения могут быть в богемной среде среди художников, но я не думаю, что твой Альфонс понял и принял бы их.

– Жерар, наверное, тоже, – произнесла Китти с мечтательной улыбкой. – Да, уж он тем более не понял бы.

Она взяла сумочку, открыла ее, вынула кружевной носовой платок и высморкалась. После этого Китти достала крошечный бледно-голубой флакончик духов, отвинтила золотистую крышечку, капнула капельку на запястье и протянула Мари руку.

– Райский аромат, Мари. Нотки бергамота и амбры. Понюхай-ка…

Мари не проявила никакого желания вдохнуть райский аромат, поэтому Китти убрала руку и достала из своей сумочки сложенное письмо.

– Сделай это ты, Мари, – жалобно попросила она. – Я не могу этого сделать. Он пишет так мило. Ах, я же знаю, что больше никогда его не увижу. И все же я очень рада, что он не умер.

Китти промокнула глаза носовым платком, но не заплакала, и Мари с облегчением вздохнула. Китти продолжала говорить без умолку о том, что после войны они с Альфонсом обязательно отправятся в путешествие по Италии – Милан, Рим, Неаполь. Он ей это твердо обещал. Они увидят Везувий, а затем Сицилию. Возможно, съездят и в Африку. И Марокко, должно быть, очень интересная страна. Конечно, Египет, пирамиды Мари неохотно взяла на себя обязанность избавиться от Corpus Delicti. Сначала она хотела, чтобы Китти сама это сделала, но боялась, что та спрячет письмо в швейный ящичек. Дав согласие на помощь, Мари почувствовала облегчение.

– Я уже говорила тебе, что Хенни подтягивается на всех стульях и креслах. Еще несколько дней, и она побежит. Я сейчас же напишу длинное письмо Альфонсу и приложу к нему несколько рисунков. И сфотографирую свою крошку…

Она обняла свою любимейшую Мари, бесконечно благодаря ее, попросила никому не рассказывать о письме, в особенности строгой и патриотически настроенной Элизабет. Китти заметила, что сестра в последнее время изменилась: на ней положительно сказался переезд.

– Собственно говоря, я тоже с удовольствием вернулась бы сюда, – проговорила она с задумчивым видом. – Но пока этот постылый лазарет уродует виллу, я уж лучше останусь на Фрауэнторштрассе.

Домой она пошла пешком, потому что бензина для частных автомобилей якобы больше не было. Мари наблюдала из окна столовой, как Китти, закутанная в меховое пальто, шла по дорожке парка в сторону города. Спрятав руки в маленькую муфточку из черной норки, она то и дело останавливалась, глядя на снежинки, которые падали на темную землю.

Мари спрятала письмо в своем рукаве и направилась в столовую, где в изразцовой печи, растопленной Августой утром, еще оставалось немного горячих углей. Она открыла дверцу и сунула письмо в топку, осторожно подула, чтобы угли разгорелись, и подождала, пока бумага полностью сгорит. «Вот так, месье Жерар, – удовлетворенно подумала она и закрыла дверцу печи. – Вот и все. Надеюсь, в будущем мы будем избавлены от ваших интриг».

Из зимнего сада доносились радостные детские крики. Роза присматривала там не только за близнецами, но и за маленькими Лизель и Макслом, чтобы Августа могла спокойно заниматься своей работой. Старый Блиферт страдал от сильной простуды и был рад подмоге. От Густава редко приходили весточки, он был где-то в России или Румынии, судя по коротким текстам его писем, похоже, он и сам не очень хорошо знал об этом.

– Эльза! Ханна уже закончила?