Хозяин

Мебель перевезли, и квартира стала выглядеть не такой голой. То есть гостиная так и осталась пустой, с единственным креслом, куда не садился никто, кроме хозяина, зато у Дарьки теперь был и шкаф для одежды, и настоящий письменный стол – большой, добротный, еще советской сборки, а ту рухлядь, которая заменяла его последние два месяца, торжественно вынесли на помойку.

Катя заглянула в детскую. За столом Дарька, высунув язык, вписывала в прописи аккуратные палочки и крючки, а по левую руку, загораживая свет, лежал хозяин. Он спал.

– А ну пошел! – шикнула Катя и двинулась в комнату.

– Ну мамочка, ну пожалуйста! – Дарька обняла хозяина обеими руками и зарылась носом в его пыльную шерсть. Хозяин приоткрыл глаза и поверх Дарькиной головы победно взглянул на Катю.

– Тебе же темно!

– Ну ма-амочка!

Катя, делать нечего, ушла. А хозяин остался. Она не понимала, за что так любит Дарька эту ленивую вальяжную щетку для пыли. С ним ведь даже не поиграешь…

Пыль оседала на хозяина в невообразимых каких-то количествах. Вот уж правда – песок с него сыпался. Однажды Катя решилась помыть кота. Поставила его в ванну и стала поливать теплым душем, стараясь не попасть в уши. Намылила специальным кошачьим шампунем, который на разок попросила у подружки «просто попробовать». Хозяин ничего – стоял, терпел. Молчал. Только мокрый крысиный хвостик дрожал нервно и ходил из стороны в сторону. «Удивительно! – думала Катя. – Какой замечательный кот, воды совершенно не боится! Надо будет мыть его почаще». А на следующее утро каждый угол в квартире оказался помечен – и там, где лужа попала на линолеум, все более-менее отмылось, а там, где на обои… Так что в квартире очень скоро перестало пахнуть свежим ремонтом и с новой силой запахло хозяином. Они, конечно, принюхались. Но когда, возвращаясь с работы, Катя входила с улицы и отпирала квартиру, этот запах был точно удар в лицо.

Вообще-то хозяин был довольно аккуратный кот и исправно ходил в лоток. Вернее, по малой нужде ходил в лоток, а большую справлял обычно в туалете под сливной трубой. Утром Катя вставала, давала хозяину поесть и ложилась снова, а когда поднималась во второй раз, по будильнику, вялая и разбитая, то находила под трубой очередную кучу, и больше всего удивляло Катю, как это хозяин умудряется пристроить на таком скудном пространстве свой зад, каким бы ни был этот зад тощим. Катя пожаловалась Марье Марковне. А Марья Марковна снова только рассмеялась в ответ:

– Бабка-то ему два лоточка ставила, царствие небесное. Он свои малые дела сделает и в грязный потом гадить ни за что не станет – аристократ!

Хозяину купили второй лоток, и действительно, хождение «под трубу» прекратилось. Только одного Катя не понимала – отчего бы Марье Марковне не предупредить об этом сразу? Но она, конечно, ничего ей не сказала – сделка затягивалась, и еще неизвестно, сколько им здесь предстояло жить, – зачем упрекать пожилого человека? Не плюй в колодец.

На диван хозяина не пускали. Старались не пускать. Он, конечно, все равно лез, но Сергей бесцеремонно стряхивал его на пол и выставлял за дверь.

– Да ладно тебе! – говорила Катя.

– Этому коту пальца в рот не клади, а то ему так есть хочется, что даже переночевать негде, – цитировал Сергей из анекдота. – И вообще, это наш диван!

Это был их диван, с самой свадьбы. Первая самостоятельная покупка. Здесь, на «нашем диване», приходили им в голову только светлые мысли. И однажды Сергей сказал:

– А давай больше не будем вставать!

– В смысле? – не поняла Катя.

– По утрам не будем вставать хозяина кормить. Перетопчется. Много ему чести.

– Так он ведь орать будет, Сереж…

– Поорет – перестанет. Потерпит лишних полтора часа, ничего с ним не сделается. Со всеми вместе позавтракает, как человек.

И они стали «не обращать внимания».

Лежали, сна ни в одном глазу, натягивали на головы подушки и одеяла, зажимали уши, беруши купили, – но, как ни затыкай, сквозь пальцы, сквозь беруши просачивался из коридора надсадный вопль хозяина.

– Я убью этого кота, – бормотал Сергей.

И Катя чувствовала – еще немного, и он правда убьет. И шептала ласково:

– Не надо, мы ведь у него живем…

А потом хозяин стал открывать дверь. Он низко опускал голову, решительно выставлял вперед лапу и входил в комнату. Запрыгивал на постель, топтался по кругу и орал прямо над головами. Сергей рычал, стряхивал хозяина на пол, хватал за шкирку, нес к двери и выкидывал в конец коридора. Хозяин летел, растопырив лапы, шлепался на коврик у входной двери и упрямо бежал обратно. Низко опускал голову, решительно выставлял лапу вперед…

– Нацист! – говорил Сергей.

И верно – эта его лапа, выставленная вперед, сильно напоминала нацистское приветствие.

Крючок догадались поставить только через две недели. К тому времени заработали мигрень и круги под глазами. Катя стала придремывать на уроках – к вящей потехе вверенных ей оболтусов. Сергей стоя уснул в метро, повиснув на поручне, и у него из портфеля вытянули мобильник. Старый был мобильник, доброго слова не стоил. И не то чтобы жалко, просто очень не вовремя. После выплаты двух кредитов только на продукты оставалось, а тут лишние траты. Почему это светлые мысли всегда приходят с опозданием? Загадка природы…

Поставив крючок, Сергей и Катя почувствовали себя победителями. Но ненадолго. Хозяин был не из тех, кто сдается. Теперь он не только кричал под дверью, но истово драл ее с наружной стороны, так что на свежей белой краске проступали долгие полосы. Дверь была дешевенькая, пустая внутри. Звук от этого выходил громкий, убедительный. Сергей садился в постели, поднимал с пола свой увесистый тапок и метал в дверь. На некоторое время вой и скрежет прекращались. Но стоило, что называется, завести глаза – и вот уже слышался за дверью осторожный первый царап, потом сильнее, старательнее, а следом вступало истерическое голодное «Ва-ау!».

Сергей брал второй тапок.

Потом Катин.

И еще Катин.

А еще потом, в ночь с субботы на воскресенье, запер хозяина в туалете, привалив дверь стулом – первая ночь, когда Катя и Сергей смогли выспаться по-человечески, наслаждаясь абсолютной, неправдоподобно прекрасной тишиной.

Когда они проснулись, стул оказался отодвинут, туалет загажен полностью (кроме разве лотков), имелась также почти впитавшаяся лужа на сиденье стула и серьезно пострадали Катины любимые осенние сапоги, выставленные в коридоре на коврике. Сам хозяин предусмотрительно где-то прятался.

– Он хочет войны – он получит войну! – объявил Сергей с пафосом.

А Катя, брезгливо обнюхивая теперь уже бывшую обувь, перед тем как отправить ее в помойку, спрашивала обреченно, обращаясь не то к мужу, не то к самому мирозданию:

– Ну почему мои ?! Не я же придумала его запереть!

Муж и мироздание, конечно, промолчали.

Раньше Кате казалось, что она любит животных. Как все на свете девочки, она просила у мамы «взять котеночка» и каждый месяц притаскивала на выбор какую-нибудь новую дрожащую тварь, но мама была непреклонна. Теперь, безуспешно пытаясь отмыть крепким раствором марганцовки бывшие сапоги, ибо надежда умирает последней, она начала понимать маму. И про животных понимать, что нет, не любит. Даже скорее наоборот. Хозяин… Он был как теща. Такой же упрямый, непримиримый и обидчивый. Единственный способ жить с ним в мире (если такой вообще существовал) заключался бы в полном ему, хозяину, подчинении. Катя была к этому не готова. Глупо, наверное, было относиться к нему как к человеку, любая книжка по биологии сказала бы, что кот – лишь набор инстинктов, как и все млекопитающие. Но Катя бы такой книжке не поверила. По-настоящему изощренно мстить умели только люди. Хозяин умел изощренно мстить. Круг замкнулся.