Хозяин Спиртоносной тропы

И вот наконец-то та знакомая поляна, тот кедр, под которым он ночевал с отцом. Под ним — останки костровища, старая лежанка из покрасневших пихтовых лапок, остатки дров. За кедром — ляда, в нем тайник. В тайнике пила, топор, чайник. Лопата и кайла погребены в шурфе, инструмент пришлось везти с собой.

Осмотревшись, Кузя подавлено кивнул головой в том направлении, где был шурф:

— Здесь. Вон там его завалило.

Егор вышел на указанное место, осмотрелся. За год природа залечила свои раны. Вода и земля сравняли все в одну плоскость, не оставив намека на то, что тут была выработка. Не понять, где копать, и искать Ефима. Позвал Кузю:

— Где точно?

— Не знаю, — рассеянно ответил тот, осматриваясь по сторонам. — Может, тут, а может, вот здесь, пару метров чуть левее. Или правее.

Подошла Стюра, потопталась на месте, глухо буркнула:

— Завтра скажу, как ноги отдохнут.

Разбили лагерь, разожгли костер, инженеры поставили палатку, остальные устроили навес из лапника. Приготовили ужин. Перед тем как приступить к трапезе, налили всем без исключения, даже заставили выпить Катю. Сначала молча помянули Ефима. Второй тост, соответственно, был за Стюрины ладушки. Разогревшись от спиртного, с шутками вспоминали, как она танцевала и хлопала в ладоши перед медведем. Хохотали все до слез, так был занимателен и памятен этот эпизод.

— Ох, и Стюра! Ай, да Стюра! Надо было еще гармошку прихватить. И как же ты их не боишься? Как так додумалась ладушки спеть? — смеялись инженеры.

— Меня медведи любят, — в умилении хмельно отвечала та. — Я ить им кажон раз какие-нибудь песенки пою при встрече. Они потом за мной сзади ходят.

— Зачем?

— Наверно, хотят, чтобы еще песенку спела, — просто, как-то по-детски отвечала та, протягивая Егору кружку, чтобы он налил ей еще.

Егор не пожалел. Сегодня он был добрый и щедрый. Налил Стюре столько, чтобы хватило до утра. Та, растягивая удовольствие, выпила содержимое за несколько раз. Не в силах встать от спирта, так и уснула у костра под дождем. Катя накрыла ее дождевиком, чтобы не мочило. Сама ушла спать к Кузьке под бок.

Конь в яблоках

Утро оказалось непривычно тихим. Дождь кончился. Необычно мягкий, без ветра, по-летнему теплый рассвет наполнил мир каким-то неповторимым торжеством, от которого хотелось двигаться, работать, петь, плясать или даже так просто залезть на кедр. Проснувшись в одну минуту, путники поняли, что все равно опоздали. Стюра уже стояла посреди поляны, махая Егору рукой. Тот, еще не успев сходить в недалекий пихтач по малой нужде, поспешил к ней. Знал, что Стюра так просто звать не будет. Когда подошел, та показала пальцем себе под ноги:

— Ефимка тут.

И этим было все сказано.

Пока Катя готовила завтрак, приступили к раскопкам. Вооружившись привезенными на лошадях лопатами и кайлами, Егор, Вениамин и Константин стали откидывать мягкую, еще не схваченную, как говорят старатели, годами землю. Было очевидно, что здесь был шурф, и это было еще одним подтверждением слов Стюры. Кузька и Стюра откидывали выброшенную землю еще дальше, чтобы та не скатывалась назад в яму.

— Откуда она знает, что Ефим тут? — негромко, только для Егора спросил Вениамин.

— Знает, — в тон ему ответил тот. — Дар у нее есть такой, ступнями чувствовать, что на глубине находится. Так что не ошибемся.

Копали долго, попеременно. Углубившись на три метра, стали работать осторожнее. Скоро лопата Егора что-то зацепила. Осторожно выбрав ладонями землю вокруг, он прогнал Кузьку:

— Иди отсюда, нечего глядеть.

Это была голова Ефима. Или, вернее, то, что сохранилось за год. Кузька ушел к костру, приложив ладони к лицу. Было видно, что он плачет. Рядом Катя на корточках, обняв его за плечи, нежно приложила голову. Не успокаивала, так как знала, что после слез человеку всегда легче.

Откопав скрюченное тело, стали думать, как поднять Ефима наверх. Действовать не давала зажатая под плитой правая рука, которую он засунул под камень, перед тем как его завалило. Пришлось применить кувалду. Поочередно работая ею, после некоторых стараний они разбили камень, кое-как втроем отвернули кусок в сторону и… замерли перед необычным зрелищем.

Под нетолстой плитой, около двадцати сантиметров толщины, находилась заветная для любого старателя чаша: намытые за многие годы золотые самородки, размером от спичечной головки до ногтя на большом пальце ноги. Их скопление было внушительным. Даже на первый взгляд Егору стало понятно, что тут было не меньше пуда благородного металла. Но и это было не все. Откуда-то из глубины земли среди самородков выходила непонятная ветвистая желтая коряга, очень похожая на женскую руку с пятью сжатыми в кольцо пальцами. Волей случая, прощупывая, что находится под плитой, Ефим засунул в это кольцо свою правую кисть и не смог ее выдернуть назад, потому что она застряла запястьем в своеобразном капкане. Вероятно, в этот момент, когда он пытался освободиться, его и завалило.