Хозяин Спиртоносной тропы

Кузька вырубил из кедровой чурки подходящего размера тесинку. Катя сначала написала угольком будущие буквы, по которым дальше будет жечь раскаленный гвоздь. Фамилию, имя и отчество Кузя знал хорошо. Год смерти тоже. А вот год рождения, как ни старался, так и не мог вспомнить. Выручила Стюра. Когда Катя спросила ее о дате рождения, не задумываясь назвала 1874 год. Оказывается, она знала, сколько ему на момент смерти было лет и быстро отняла в уме необходимые цифры. Это было удивительно!

— Вот тебе и Стюра! — с уважением зашептала Катя и покачала головой: — Не то что ты, балбес, ни считать, ни писать так толком и не научился, олух царя небесного.

— А я че… а я ниче, — начал было оправдываться Кузька, но замолчал. Катя говорила правду.

Замолчали, выжигая буквы и цифры. Вдруг Катя, сидевшая на корточках перед костром лицом к Стюре, толкнула Кузьку:

— Что это она?

Кузя повернулся, был удивлен не меньше ее. Опустив руки, сгорбившись, склонив голову, будто виновата, Стюра стояла, покачиваясь из стороны в сторону. Взгляд ее был устремлен вверх по ручью. Она что-то видела, но что, Кузе и Кате было неизвестно. Так прошло несколько минут. Катя пошла к ней, что-то спросила. Та слегка кивнула головой, после чего Катя махнула Кузе: «Быстрее иди сюда!» Кузя подскочил, хотел заговорить, но Катя приложила палец к губам:

— Тихо! Мать Золотуха!..

Он посмотрел туда, куда глядели они, и… увидел ее. На этот раз более явно, чем в прошлом году, перед тем, как завалило отца. Она стояла посреди поляны на чистом месте, неторопливо жестикулируя руками. До нее было около ста метров, лица не различить. Светлые, желтые под цвет золота одежды — платье ниже колен, кофта и платок на таких же волосах — подчеркивали всю ее сущность хозяйки этих мест. Голоса не слышно, потому что она не говорила, а приказывала руками: уходите! Вдобавок к ее движениям в сознании всех возникло странное, неприятное напряжение, давление непонятных сил, как во время тяжелой болезни. Вдруг на поляну набежала тень от тучи, полностью затмившая видимое пространство, будто ночью. Когда через мгновение мрак рассеялся, Золотухи не было.

Находясь под впечатлением видения, они стояли на месте, ожидая, что она появится снова, но этого не произошло. Кузька попытался пойти посмотреть место, где она стояла, но Стюра не пустила:

— Не ходи, она этого не любит.

Послушавшись ее, Кузя и Катя вернулись к костру, а Стюра продолжила отмывать золото.

— Слушай, как это у нее так получилось? — намекая на Стюру, спросил Кузька. — Смотрела на лоток, а Золотуху увидела.

— Не спрашивай меня, сама не знаю, как это у нее получается. Говорят, она затылком чувствует, что происходит за спиной, — тихо ответила Катя.

Вскоре к костру пришел Костя, позвал:

— Могила готова, пойдемте хоронить.

К этому времени Кузька закончил выжигать надпись, а Стюра перемыла содержимое ведра. Вместе пошли к тому кедру, где была готова яма.

Хоронили Ефима без громких почестей и высоких слов, молча и без слез. Старательский век непредсказуем: может, тебя убьют в тайге или надорвешься от непосильной работы. Или завалит в крепи, как Ефима. А может, и проживешь ты долгие годы до глубокой старости, как этот старый, в два обхвата кедр, на закате дней своих мучаясь от жестокой подагры и ревматизма. Вспоминая молодые годы и фартовые дни, задавая себе один вопрос: почему не умер вместе с друзьями своими тогда, когда погибли они?

Обмотали останки тела Ефима холщовым пологом, засыпали сырой, тяжелой землей. В ногах поставили невысокий, кедровый крест с надписью на досточке: Собакин Ефим Иванович. 1874–1909. Склонив головы, постояли над свежим холмиком, потом спустились вниз к костру помянуть погибшего.

Время близилось к вечеру. Выходить в дорогу домой нет смысла: через пару часов надо будет останавливаться на ночлег. Лучше остаться до утра здесь. Так решил Егор, и никто ему не мог перечить.

Первым делом разделили золото. На брезентовой куртке рассыпали на шесть частей, по количеству участников экспедиции. Весов не было, кучки насыпали на глаз, и никто этому не противился. Когда стали делить, поставили Катю спиной к куртке, лицом к лесу. Егор указывал пальцем на какую-то кучку, та говорила, кому она причитается. Таким образом, каждому досталось приблизительно около трех килограммов золота: добыча небывалая, далеко не каждый фартовый старатель добывает столько за сезон. Было очевидно, что чаша с намытым в нее металлом — это только часть золотого месторождения, и неизвестно, сколько золота покоится по долине этого ручья.