Хозяин урмана

Так же тихо ступая, он двинулся в сторону невидимого за деревьями скита. На счастье, светила полная луна, и Селютин быстро сориентировался, постаравшись приблизиться к строениям со стороны теней. Теперь скит был перед ним как на ладони, а самого Михаила и рысь бы, наверное, не разглядела.

Четверть часа минула в напряженном ожидании, и наконец терпение Селютина было вознаграждено. У крайнего сруба будто из-под земли возникла фигура и двинулась к соседнему строению. На миг человек появился в косом столбе лунного света, и Михаил без труда опознал в нем проводника. Хант остановился возле сруба и стал шарить руками по стене. Вот он что-то нащупал, раздался тихий скрип, и проводник исчез.

«Вход нашел! — догадался Селютин. — Что же ты там ищешь, приятель?..» Он короткими перебежками устремился к срубу и занял позицию слева от чернеющей дыры входа, в тени нависавшего мшистого ската крыши.

Снова пришлось довольно долго ждать. Но вот хант выбрался наружу, и тогда Михаил негромко сказал:

— Нётыйлма, лахсы?..

Старик замер истуканом, потом вдруг рухнул ничком, как подкошенный, в мох. Селютин даже испугался на миг: а ну как околел проводник с испуга? Он наклонился над телом, осторожно тряхнул за плечо:

— Эй, Илькун, ты чего? В обмороке, да?..

Хант слабо пошевелился, закряхтел и сел. В лунном свете лицо его вовсе стало похоже на жуткую маску, какие иногда используют остяцкие шаманы-камы во время своих бдений или плясок.

— Поделом мне, — хрипло пробормотал старик, — не нужно было сюда приходить…

— Я не понимаю, — раздраженно заявил Селютин, садясь на соседнюю кочку. — Что это еще за казаки-разбойники среди ночи? Чего ты шаришься по скиту? Что ищешь?

— Послушай, Михаил, ты хороший человек. Не спрашивай меня ни о чем, если не хочешь призвать к себе смерть…

— Илькун, ты, видать, ошалел с перепугу? Или мухоморов наелся и камлаешь?

А ну, выкладывай начистоту!

Старик покрутил головой, будто облитой серебром под лунным светом.

— Ох, неразумный ты, Михаил! Иди к костру, пока не поздно!..

— Не расскажешь, объявлю тебя предателем! — набычился Селютин. — А с предателями, сам знаешь, что в тайге случается.

— Совсем дурак! — не то хихикнул, не то всхлипнул хант.

— Ну, да услышит меня ухо Эндури!.. Слушай, утшам пых. Есть очень старое предание у ханти: тот, кому посчастливится найти в тайге тавыт самого мойпэрны вэнтан, сможет, подобно ему, видеть, как рысь, слышать, как росомаха, чуять, как волк! Он станет сильным, как медведь, и быстрым, как олень. Он сможет оборачиваться любым зверем и становиться невидимым даже при свете солнца!..

— Красивая сказка…

— Это не сказка. Мой прапрадед однажды нашел в тайге полумертвого мансу, который назвался Кёлеком и рассказал, что был проводником у команды служилых. Они искали в урманах беглых двуперстников, а Хозяин на них осерчал и всю команду извел. Но при том тавыт свой потерял, а Кёлек — нашел. Мой прапрадед вывел мансу на дорогу к острогу, а тавыт себе забрал. Только не помог ему тавыт, водил по урманам целых две луны! Пока прапрадед не догадался его спрятать. Только тогда и смог к стойбищу выбраться…

— А куда он его спрятал-то? — уже заинтересованно перебил Михаил.

— В одном из заброшенных скитов между речками Икса и Бакчар. — Илькун тяжело вздохнул.

— А почему же тавыт его по тайге водил, вместо того чтобы силу дать?

— Так ведь нужно еще вэр таксар совершить, чтобы тавыт тебя признал хозяином…

— Получается, твой предок про обряд этот не знал?

— Он потом узнал, когда уже из тайги вышел. Но обратно за тавыт не пошел — шибко страшно было.

Хант судорожно вздохнул, Селютин ехидно покосился на него:

— А тебе, стало быть, не страшно?

— Я стар. Я полжизни провел в урманах. Город мне чужой. И умереть хочу в тайге, а не на улице… Ну а если Эндури поможет тавыт найти, глядишь, и поживу еще!

— Ага. Разумно… — Михаил поднялся. — Ну, я так понимаю, тавыт ты здесь не нашел? И что дальше делать станешь?

— Ничего. Рядом скитов больше нет. Дальше идем озеро земляного масла искать. — Илькун тоже встал.

— Тогда пойдем-ка спать, лахсы, — Селютин приятельски приобнял ханта за худые плечи, — до рассвета еще часа три…

* * *

Утром маленький отряд благополучно свернул бивуак и двинулся в старом направлении, на запад. На сей раз впереди пошел Охрим, и, как оказалось, не зря. Еще до полудня лесовик вдруг вернулся к остальным, подошел к Селютину и твердо сказал:

— За нами идут.

— Кто? Конкуренты?

— Нет. Человек и зверь.

— Как это?! — Михаил пристально посмотрел лесовику в глаза. — Ты ничего не путаешь?

— Я знаю тайгу лучше твоего остяка! — оскалился Охрим. — Я нашел два следа — человеческий и медвежий.

— То есть они оба идут за нами? Вместе, что ли?

— Нет… Каждый своей дорогой. Но явно за нами. Уже часа два.

Селютин почесал макушку, подумал и объявил привал. Потом потребовал, чтобы Охрим все рассказал остальным. Бурносов, услышав новость, расчехлил и зарядил свое ружье, Петр недоверчиво хмыкнул, а Илькун посерел, сел на пятки, сложил руки перед грудью в странном жесте и принялся раскачиваться в стороны и бормотать что-то на своем языке.