Хранительница

Услышавший мои слова воспитатель подошел к нам. Он достал из кармана плаща поводок, прицепил его к ошейнику, и сказал:

— Пошли, Бинго! Я буду здесь, на аллее. Когда будете уходить, миледи, позовете меня.

Я согласно кивнула. Пока господин Леже со щенком на поводке удалялись по аллее, я прошла к скамье и присела. Разговор, вполне возможно, будет долгим. Леони присесть не захотел и остановился напротив меня, слегка насторожившись.

— Знаешь, Леони, все это время меня удивляли твои завтраки. Я сегодня разговаривала с дамой Орисой, и обнаружила, что твое меню стало таким странным тогда, когда отец и Элида отсутствовали в поместье. Вместе с ними с твоего стола исчезли каши, запеканки и овощи. Остались только мясо, пирожные и мороженое. Ты ничего не хочешь мне сказать?

Мальчик молчал, опустив голову, и сцепив за спиной руки.

— Наверно, нужно будет наказать даму Орису за то, что она так плохо о тебе заботилась.

— Почему плохо? — Леони поднял голову. — Наоборот, хорошо! Она давала только то, что я люблю. Все самое вкусное!

— Ты, конечно, можешь так думать, но она взрослая и знала, что если мальчик кушает только сладости, то он со временем заболеет.

— Хорошо, я буду есть каши, — сказал мальчик и, поморщившись, неохотно добавил,

— и овощи.

— Конечно будешь, я за этим прослежу. — мне показалось, что на лице ребенка мелькнуло облегчение. — Тем более можно подобрать такие, что тебе понравятся. Но это не главное. Мне важно, почему дама Ориса так поступила. Она желала тебе плохого?

— Нет! — горячо запротестовал Леони. — Наоборот!

«Хорошо, что он не воспользовался возможностью прикрыться другим человеком»,

— подумала я и продолжала молча смотреть на мальчика, ожидая признания.

Леони опустил голову и поковырял дорожку носком ботинка. Затем вздохнул и поднял на меня глаза, казавшиеся еще темнее на побледневшем личике.

— Дама Ориса не виновата. Это я, — он произнес незнакомое мне слово, и видя мое непонимание, пояснил. — Это я внушил ей так делать.

«Как я и думала!»

— Леони, ты понимаешь, что поступил плохо, неправильно?

Он, потупившись, кивнул:

— Да, я не должен был отказываться от каш.

— Не в кашах дело! Ты не должен был влазить в чужую голову. Вот что плохо!

— Почему?

Мое спокойствие пошло трещинами. Я попыталась объяснить очевидные вещи.

— Каждый человек должен сам принимать решения и сам отвечать за них. Боги подарили нам свободу воли, и никто не имеет права отнимать ее. Когда ты вкладываешь другому человеку свои мысли и желания, ты подчиняешь его.

— Ну да, — согласился Леони.

— Это нехорошо! — воскликнула я и потянулась к мальчику, чтобы взять его за руку. Леони отшатнулся, не позволяя прикоснуться к себе.

— Почему? Все, кто могут, так делают: папа, дядя Рэй, король. Я хочу и могу.

Поэтому тоже так делаю.

Я вскочила со скамьи. Во мне поднимался бессильный гнев. Как, как объяснить ребенку, что нельзя лишать другого человека этой последней свободы — свободы думать самому? Что плохо — отнимать воспоминания? Что если кому-то дозволено вмешиваться в твое сознание, мир становиться слишком зыбким? Это страшно, словно идешь по прозрачному льду над черной водяной бездной.

— Леони, это плохо, так подчинять другого… — тихо произнесла я.

Леони внимательно всматривался в меня и хмурился:

— Почему плохо? Ты говоришь так, потому что сама не можешь!

— Да, не могу.

Меня накрыло осознание. Бесполезно объяснять! Сияющие золотом волосы, милое обаятельное детское личико вводили меня в заблуждение. Я забыла, что этот ребенок не человек. Он дарг! И этим все сказано. Это не мой ребенок и моим до конца ему не стать!

— Не могу, но если бы даже могла, я бы этого не делала.

И я ушла, оставив Леони на дорожке парка.

Глава 12. Вопросы воспитания

Александр Эрриа

Александр отложил очередной отчет. Бумага была важной, полной скучных цифр, требовала сосредоточенности, а в голове вновь всплывали растерянные глаза Глории. Она чувствовала двойное дно в его разговоре о ремонте спальни, но почему-то отказывалась верить его прямым намекам. Он не «пылал к ней страстью», как писали в любимых Джемой романах, но находил вполне привлекательной. Даже то, что Глория так отличалась от женщин его расы, не отталкивало его, а пробуждало любопытство. Да еще и популярные среди мужчин-даргов истории о пылкости человеческих женщин подогревали его интерес. Конечно, Александр запрещал себе думать о Глории, которую чем дальше, тем больше уважал, в категориях тех пошлых историй и картинок, которые мусолят подростки, но воспоминания о ее обтянутой брюками попке невольно пробуждали фантазию.

Александр знал, что заставить Глорию потерять от желания голову для него просто. Для этого даже не придется использовать ментальное воздействие. Достаточно драконьего обаяния, перед которым не могли устоять человеческие женщины. Поэтому сейчас он определялся: решить ли проблему отсутствия супружеских отношений одной стремительной атакой или вступить в Игру? И больше склонялся к последнему.