Например, за минувшую четверть века мы много раз говорили о «литургическом возрождении» – о том, что литургия должна стать центром христианской жизни, что полноценное участие в ней необходимо для каждого мирянина. Верно ли это? Безусловно верно. В этом отношении очень многое изменилось у нас за последние десятилетия: все больше православных, для которых стало нормой постоянное причащение, и дикостью выглядит сегодня восприятие литургии как некоего необязательного пролога к водосвятным молебнам, столь привычное для провинциальных приходов еще несколько десятилетий назад.
Но если принять частое и полноценное участие мирян в литургии за единственный рецепт от всех духовных болезней, результат окажется далеким от совершенства. Сегодня все чаще можно услышать в ответ на любое недоумение по поводу церковной жизни: «Зато в церкви я принимаю плоть и кровь Христа, пока у меня есть эта возможность, остальное меня не беспокоит». В результате человек начинает приходить в храм за причастием, как в аптеку за лекарством (такое сравнение я услышал от одного мирянина), а все остальное его в принципе не интересует. На практике «литургическое возрождение» оборачивается неким евхаристическим индивидуализмом, который конечно же тоже очень далек от подлинно христианского идеала.
Или другой пример: много раз мне доводилось слышать, что в церкви следует возрождать общинное начало. Верно ли это? Да, безусловно. Но это не значит, что общинный строй жизни сам по себе решит все возникающие проблемы. Если общину составляют люди, не склонные к просвещению и критическому мышлению, если в ней есть только одно верное мнение, мы получаем не общину, а секту.
Проводя аналогию с медициной, никакую болезнь невозможно вылечить у каждого пациента одной-единственной таблеткой, и нет ни одной таблетки без побочных действий, разве что кроме плацебо.
На какие же вызовы и вопросы нам предстоит ответить в первую очередь? Большинство этих проблем так или иначе касаются соотношения личного и общественного (или общинного) в христианстве. Православная традиция достаточно консервативна, она обрела свои формы в сословном и феодальном средневековом обществе, которое во многом сохранялось в России вплоть до революции 1917 года. Достаточно вспомнить, что крепостное право было отменено всего лишь за полвека до этой революции, а возможность свободно выйти из общины была дана крестьянам лишь за десятилетие до нее.
Может быть, размышления об этом помогут преодолеть своеобразную раздвоенность сознания, когда любой разговор о «Церкви с большой буквы» превращается в абстрактные рассуждения о прекрасном, а любые нестроения в «церкви с маленькой буквы» объявляются случайными чертами, вызванными чьим-то личным несовершенством. Но если некоторые проблемы (например, стремление поставить церковную жизнь в зависимость от государства) повторяются в разные исторические эпохи и с разными людьми, они системны. Недостаточно сказать, что при неких идеальных иерарх ах и в неких идеальных условиях они сами собой отпадут – таких иерархов и условий просто не существует, – значит, проблемы будут воспроизводиться дальше. Вспоминается анекдот про ученых, которые вывели модель движения сферического коня в вакууме – так и богословы порой выводят модель существования сферической церкви в вакууме, но эта прекрасная модель не имеет никакого отношения к реальности.
Итак, перечислю здесь лишь некоторые вопросы, и надеюсь, что поиски возможных ответов на них у нас только начинаются.
1.
Церковь в современной России обычно понимается как церковная организация, состоящая из клириков и приближенных к ним лиц. Значит, что хорошо или плохо для организации – то хорошо или плохо для церкви, угодно или неугодно Богу. Но такой клерикализм плохо совпадает с ожиданиями постиндустриального и постмодернистского общества, он вызывает серьезное раздражение, – и любые недостатки организации, в точном соответствии с этим принципом, воспринимаются как пороки, изначально и органически присущие церкви в целом.
Но как иначе может быть организована поместная церковь? И если создаются те самые общины, которые могли бы стать альтернативой клерикализации, они нередко наследуют тот же признак: что хорошо для нашей общины, то хорошо для церкви и угодно Богу. Различие между человеческими учреждениями и Творцом Вселенной стремительно размывается.
Когда-то община включала в себя людей, живущих по соседству, они встречались в церкви так же просто и естественно, как на улице, в поле или в магазине. Сегодня это совсем не так: общество в России атомизировано, соседи общаются крайне мало, а любые «кружки по интересам», включая церковные общины, образуются не по территориальному признаку. Но это значит, что людей в них связывает лишь общее понимание этого интереса, и при любом несовпадении взглядов и действий община рискует распасться.