Христианство. Настоящее

Риторическую понять проще всего: если начать говорить о чуждых либеральных ценностях и идеологическом противостоянии бездуховному Западу, нужно все же обрести и некоторую собственную систему взглядов, причем не только религиозную, а скорее политическую и социальную. Строить воздушные замки можно до бесконечности, но в реальности у постсоветского человека есть опыт только одной нелиберальной антизападной идеологии – советской. И это с неизбежностью приводит к тому, что любые попытки создать иной идеологический конструкт того же рода приводят лишь к возрождению классической советской модели с некоторыми модификациями – например, с восьмиконечным крестом вместо серпа и молота и с триколором вместо красного знамени. Семьдесят с лишним лет – это все-таки не сорок, как в Восточной Европе, тут произошла смена поколений и необратимая утрата преемственности.

Если бы в церкви существовали независимые дискуссионные площадки и полная свобода высказываний, то, вероятно, мы бы увидели богатую палитру мнений по самым разным социальным и политическим вопросам, и, скорее всего, православный сталинизм занимал бы на ней достаточно скромное место. Но когда идет поиск врагов и защита святынь, дискуссии прекращаются.

А что, собственно, защищать? Бога и церковь как Тело Христово? Мы сами прибегаем к ним в поисках спасения. Церковные святыни или церковь как институт? Но эту задачу решают правоохранительные органы, и весьма эффективно. Значит, главной святыней, на защиту которой предлагается встать в единый строй, оказываются «традиционные ценности», явно выходящие за рамки религиозных догматов и обрядов. Это, если угодно, некий привычный уклад, что в нашем случае, как уже было сказано, означает возвращение к советскому опыту с косметическими поправками.

Вторая причина историческая. Православные сталинисты не устают напоминать, что именно Сталин в 1943 году не просто прекратил гонения на церковь в СССР, но фактически возродил ее как земную организацию. Сталин дал все необходимые ресурсы, и дал в избытке, особенно если вспомнить, в каком состоянии находилась в том самом году вся страна. Понятно, что он преследовал свои собственные цели: требовалось возбуждать в народе патриотические чувства, нужно было налаживать отношения с западными союзниками, да и немыслимо было советским солдатам закрывать в освобожденных селах и городах церкви, заново открытые при фашистах.

В результате был заключен своеобразный конкордат: церковь помогает государству в решении некоторых задач по воспитанию населения и по созданию положительного имиджа для зарубежных партнеров, а государство гарантирует церкви терпимость в известных пределах и даже некоторое благосостояние. Именно в рамках такой системы были воспитаны иерархи старшего поколения, они в отрочестве застали последнюю волну серьезных гонений на церковь в СССР, инициированную Хрущевым, который обещал показать по телевизору последнего попа, а те, кто сегодня определяют политику РПЦ, в те годы были школьниками, сполна хлебнувшими унижений.

Унижения юности не забываются никогда, но дело не только в этом. Вся структура церковного управления после 1943 года была настроена на взаимодействие с тоталитарным государством – об это мы подробнее поговорим в 31-й главе. И сегодня популярна мечта не о новой модели церковногосударственных отношений, а о государстве, которое наконец-то откажется от атеизма и примет православие, как сделал некогда император Константин. Все то же самое, только теперь в нашу пользу.

Итак, третья причина – организационная – вытекает из второй. Церковные структуры (опять-таки не будем их смешивать с мистической реальностью Тела Христова!) выстроены все по тем же образцам, которые восходят то ли к советским, то ли к феодальным временам. Это очень жесткая вертикаль власти, скрепленная безусловными сверхценностями. Неподчинение священника епископу обычно трактуется как измена данной единожды присяге, и о трудовом кодексе тут можно забыть: делай то, что говорит начальство, или уходи. Стоит ли удивляться, что система, выстроенная на жестком авторитаризме, и в политике симпатизирует подобному стилю?

Но тут нужно сделать одну очень важную оговорку: этот подход вполне постмодернистский. От настоящего сталинизма не убежишь, он тотален, а в церковных структурах вертикаль заканчивается на уровне рядового духовенства. Да, оно связано со своим церковным начальством, но вот прихожане уже выбирают совершенно свободно, куда и как часто ходить и что вообще делать. То есть на уровне приходов жесткая вертикаль сменяется жесткой рыночной конкуренцией.