Христианство. Три тысячи лет

Епископ Уордсворт был бы изумлен победой кремации, несмотря на все страстные обличения, подобные его речи. В 2000 году более 70 % всех похорон в Великобритании и 25 % в США представляли собой кремацию, и этот процесс начался с нуля в христианском мире еще в 60-х годах XIX века. В поддержку кремации приводились доводы не столько богословского, сколько практического характера, продиктованные заботой о здоровье общества и свободном месте, особенно в густонаселенных районах Великобритании. Однако литургическая метаморфоза при этом оказалась колоссальной, не в последнюю очередь вынос тела и окончательное расставание с церковью – местом поклонения общины, символом всех аспектов христианской жизни, – и его отправка в крематорий, специализированное и зачастую депрессивно-клиническое конторское помещение для встречи со смертью. Есть свидетельства тому, что захоронение праха порождает разнообразие новых личных ритуалов: например, один любитель фейерверков из Флориды пользуется «римскими свечами», чтобы отправлять прах в небеса, автоматический спутник уносит прах еще дальше от Земли. Богословские последствия тоже глубоки и многообразны. Смерть не столько отдалена, сколько подвергнута санитарной обработке и одомашнена, стала частью ассортимента, предлагаемого на выбор покупателю в потребительском обществе. Церковь лишили одного из козырей – возможности придавать публичную литургическую форму утрате и растерянности при виде явного отсутствия закономерностей в определении продолжительности человеческой жизни.[1982]

Усиление христианской заботы об этом мире

Изменившееся отношение к смерти и преисподней знаменует рост забот, относящихся к этому миру, у большей части современных христиан. Пример этому – внимание к справедливости в политике, характерное как для теологии освобождения, так и для ветви пятидесятничества «Евангелие процветания», хотя политика обоих полностью противоположна. Можно привести в пример и другой контраст: пятидесятники в своей литургии делают особый акцент на радости, которую доставляет им вера, а сторонники теологии социальной справедливости более склонны помнить, что ядро христианских преданий наряду с рождением беспомощного младенца в глухой имперской провинции составляет казнь, совершенная колониальными властями. Иную форму ориентации на этот мир можно увидеть в непрекращающемся интересе, который христианская живопись, творчество в целом и святые места представляют для западного, хотя и секуляризованного мышления. Никогда еще соборы в Англии и хоральная музыка в них не были настолько любимыми, лелеемыми и оберегаемыми щедрой общественностью. Эта насыщенная жизнь – от вечерен до кафе – контрастирует с безлюдной часовней Сент-Шапель в Париже, символизирующей своей пустотой беспокойную историю современной французской церкви – вернее, служащей двояким символом. Сент-Шапель напоминает о средневековом поверье, согласно которому мощи святых открывают путь на небеса (особенно для короля, заплатившего за них), но своими турникетами и туристами, жаждущими достопримечательностей, также отражает смутную надежду на то, что еще один путь на небеса – красота и старина. Какое отношение туризм имеет к паломничеству и может ли церковь помочь туристам стать пилигримами?

Религиозные шедевры, созданные неверующими

Одна из примечательных особенностей западного общества со времен Просвещения заключается в том, что большая часть (хотя ни в коей мере не вся) его лучшей религиозной музыки создана теми, кто отказывался от любой упорядоченной христианской веры. Эдвард Элгар, автор величайшей оратории современного английского католичества «Сон Геронтия», написанной на стихотворный текст кардинала Ньюмена, во время премьеры воскликнул, что он всегда считал, будто «Бог против искусства», а ближе к концу жизни утратил какую бы то ни было христианскую веру. Майкл Типпетт, выразивший тему человеческих страданий негритянской музыкой спиричуэлс в оратории «Дитя нашего времени» и в «Видении Блаженного Августина», поместивший бок о бок Блаженного Августина и Монику в саду Остии, где им является Бог, никогда не придерживался никаких христианских взглядов. Агностицизм сына священника Ральфа Воана Уильямса не помешал ему отредактировать лучший сборник гимнов на английском языке – The English Hymnal и пополнить величие христианской традиции священных текстов многочисленными хоральными и другими вокальными произведениями; страстные стихи английского священника и поэта Джорджа Герберта в настоящее время почти неотделимы от произведений Воана Уильямса. Николай Андреевич Римский-Корсаков, оказавший огромное влияние на возрождение русской православной церковной музыки, которая остается одной из главных посланниц православия за пределами России, был атеистом.[1983]