Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)

– И это священнослужитель! – возмутился Лотр. – Ругается, как пьяный наёмник!

– Я в корчме, потому и ругаюсь. – Альбин-Рагвал потрясал руками в воздухе. – Я в корчме, имя которой – вы. У вас оружие, велье, каменные мешки и костры. Чем ты пробьёшь эту мертвечину тьмы, чем зажжёшь огонь в этих тупых глазах? У вас оружие. У меня только слово моё. Понятное люду, иногда грубое, иногда даже похабное. Но мы посмотрим, чьё оружие сильней! Боже, есть ли где на свете твердь, где вас нет? Если нет такой тверди – очистим от вас свою!

Лотр не сдержался:

– Слышали? Он говорит о других твердях. Недаром он вспоминал Вергилия[134], которого осудил папа Захарий. Того, который утверждал, будто есть другие солнца кроме нашего, и которого за это Папа призывал предать всем мукам, придуманным людьми, а потом бросить в самое чёрное подземелье. Ты этого хочешь, монах?!

– Зачеркните земли, открытые Колумбом, – саркастически ответил брат Альбин. – А эту вот тяжёлую цепь, которая стоит трёх деревень и сделана из золота, привезённого оттуда, бросьте в болото.

Лотр слегка оторопел:

– О чем ты?

– Это золото оттуда? Светлое, мягкое? Выбросьте цепь, говорю вам!

– Почему?!

– Его не существует, как не существует тех земель! Значит, это подарок дьявола, рука его.

– О чем ты, спрашиваю я тебя?!

Брат Альбин Кристофич отступил:

– Папа Захарий призывал пытать и убить Вергилия за то, что тот, – голос францисканца гремел и чеканил слова, – имел наглость утверждать, будто на Земле существуют неизвестные страны и люди, а во Вселенной – луны и солнца, подобные нашим. И вот ты поверх креста носишь цепь, подаренную дьяволом, цепь с земли, которой не было и не может быть. Потому что всё это померещилось Колумбу, потому что не может мореход знать больше Папы, видеть то, чего нет, быть правым там, где не прав наместник Бога, да ещё привозить оттуда несуществующие вещи… Сбрось свою цепь! Сатана!

Лотр покачнулся. Отовсюду смотрели на него глаза. Страшные. Впервые он видел глаза, зрящие насквозь. И лица были необычными. Такие он встречал лишь у этих, что сбоку, и ещё… однажды… А может, и не однажды… у того, кто подходил к стенам. И наконец он хрипло возразил:

– Знания эти – они не от Бога, монах. Нужно быть скромнейшим и в знаниях. Блаженны нищие духом…

– Врёшь, – со страшной улыбкой парировал Кристофич. – У вас сейчас блаженны ночные громилы, торговцы женской честью, ханжи, убийцы, отравители чистых, пьяные палачи, затмеватели, душители правды. Блаженны продажные… Знаю, каждое моё слово – нож мне в спину из-за угла по вашему обычаю, как не раз и не два бывало. Но мой человеческий страх не заставит меня молчать, ибо я человек, ибо гнев мой сильнее боязни. – Он понизил голос, но слышали его все: – Если я умру во цвете лет, если меня убьют враги, схизматы, грабители или пьяные, если конь сбросит меня на улице или черепица упадёт на меня с крыши, знайте, люди: это их рука, их когти. Это они убили меня, боясь правды. Если спихнут смерть мою на татар, знайте: это они.

– Знаем, – громко отозвался кто-то. – Мы любим тебя, брат. Мы будем знать. Пусть осмелятся.

– И знайте, даже после смерти вызову я их на Божий суд. Не позже чем через месяц умрут и они.

– Постараемся, – ответил чей-то голос.

И тогда Альбин пошёл на Лотра. Пошёл, глядя в глаза.

– И всё-таки скинь свою цепь, сатана, – тихо потребовал он.

Кардинал рванул с шеи цепь. Страшно побелевший, поставил на дыбы коня, повернул его и галопом кинулся прочь.

Глава 39

«ВОЗНЕСИСЬ, ОЗОЛОТИМ!»

Ворота были крепкими, их нельзя было разбить, но возле них была маленькая калитка. И вот через неё я однажды загнал в город груженного золотом осла.

Филипп Македонский.

Немного слов передайте от Катулла, злых и последних.

Катулл.

Толпа шла от темна до темна. Спешила. Со всех дорог, тропинок, погостов текли людские ручьи и вливались в неё. Словно сам Великий Мужик понял, что рано ещё превращаться в косу ятагану, снятому с убитого крымчака.

Мяла, безмены, косы, дубины, пешни, похожие на короткие пики, татарские сабли, луки, кистени со ржавыми цепями, мечи и цепы, лица, груди под лохмотьями, чёрные руки, лохматые силуэты коней – всё колыхалось в зареве: жгли все встречные церкви и костёлы, все богатые поместья и замки. Вокруг всё пылало.

Край пустел перед ними. Край беженцев. Край пустел за ними. Край присоединившихся. Поделённые Христом на десятки, сотни и тысячи, люди шли в относительном порядке, каждая сотня под своим стягом (в церквях брали только хоругви с Матерью и Христом, а остальные раздавали либо жгли, кромсали лезвиями секир). Отдельные конные отряды охраняли «лицо» войска, «бока» и «спину» его. Верховые из охотников на несколько часов опережали главные силы.