Хроника Рая

У академика была еще одна задача – он ходил просить за университет и к мэру Москвы и к вице-премьеру РФ. Михалкина там, разумеется, не приняли бы никогда.

Когда академик умер, Михалкин везде говорил, что он перед ним в неоплатном долгу и сделает все для семьи и увековечивания памяти. Вдове академика предложили оформиться в университете (естественно, только, чтоб числиться) уборщицей с двойным окладом. Михалкины задохнулись от собственной щедрости. А вдова взяла да и оскорбила их в лучших чувствах, можно сказать, в душу плюнула, отказавшись. Михалкин-старший был так возмущен, что жаловался публично. Все в ректорате ему сочувствовали.

Новым президентом стал М., министр, оказавшийся к этому времени бывшим министром. Они с Михалкиным учредили медаль имени академика Н, вошедши во вкус, придумали еще с десяток орденов и медалей университета (!) и с потрясающе серьезным, горделивым видом начали их вешать друг на друга.

Гром прогремел для Михалкина внезапно. Учредители во главе с президентом М. вдруг воспользовались правами учредителей и потребовали бухгалтерскую документацию. Ознакомившись, предложили компромисс. В ответ Михалкины подняли вопль о том, что святому делу гуманитарного образования нужно служить бескорыстно. Тогда им предъявили ультиматум.

Один из заговорщиков, друг детства Михалкина-старшего, отставной эфэсбэшник (видимо, и там не на всех хватило нефтяных вышек), владелец журнала, так вот, он в своем журнале и опубликовал подробнейшую схему перекачивания университетских денег дружной семье Михалкиных. Прокофьев уже не помнит подробностей, он, собственно, и не вникал, но один только договор, по которому фирма сына получала с университета по сто долларов за каждую смененную лампочку… Интересно, выросли ли тиражи журнальчика? Во всяком случае, в университете он стал бестселлером, к тому же строжайше запрещенным, наподобие какого-нибудь «Посева» в советские времена.

Учредителям не хватило одного только голоса – по Уставу ректор мог быть низвергнут в небытие только квалифицированным большинством. Голос принадлежал знаменитому тенору прошлых лет П. Но тенор уперся и на него не действовали ни логика, ни финансовая отчетность. «Отдай нам свой голос», – на манер хора в античной драме стенали учредители.

Ректор Михалкин опечатал дверь кабинета президента М. Нанял какую-то немыслимую по численности охрану с собаками. На работу теперь Прокофьев попадет так: электронный пропуск на входе, пропуск бумажный показывал на блокпосту, сооруженном в рекреации, потом прямо по коридору, а там стоят в камуфляже с овчарками. Собаки рвутся, хрипят, летит слюна. Словом, храм науки строгого режима. А у Прокофьева был чисто совковый комплекс: что-то все же сжималось в нем при пересечении проходной. Между прочим, эти приготовления Михалкина не были такими уж абсурдными. В соседнем университете не так давно один учредитель, между прочим, академик, выставил другого посредством ОМОНа. Прокофьев тогда представлял себе картинку: ученый старец в академической шапочке во главе омоновцев в масках. Бац! Пала проходная. Дальше! Дальше! Сломлена охрана второго этажа. Дальше! Дальше! Дверь кабинета ректора заблокирована. «Ломайте к матери!» – кричит академический старец.

На расширенном совете потребовали, чтобы высказались все. А как выступать, если еще непонятно кто победит. Фаворитки жены ректора даже перестали жевать свои булочки.

Все, это значит, что и Прокофьев. Конечно, учредители правы, наверное, даже во всем, но это не есть борьба добра и зла, правды и лжи. Сбросят Михалкина и займутся тем же самым (вопрос только в мере и степени), а всяких там Прокофьевых, если победят, тут же выставят, как «людей Михалкина», не вдаваясь в подробности, великие люди на то и великие, чтобы в них не вдаваться. Все эти соображения не успокоили прокофьевскую совесть в полной мере. Все-таки при всей бессмыслице был принцип, которого надо б держаться, а он не смог. Его не хватило сейчас. Почему? Он же всегда гордился собственной «внесистемностью». И возраст такой, что вряд ли можно найти в себе что-нибудь новенькое. А вот ведь нашел. Наткнулся на что-то в себе с разбегу, точней на отсутствие того, что считал давно обретенным, само собой разумеющимся, данным. И дело не в «выгоде». Особого смысла держаться за место как будто и не было уже. Ощущение было такое, что эту миску дерьма он съел как-то вот бескорыстно.