Хроника смертельной осени

– Какие еще требования? – каждую реплику дочери Астахова воспринимала с нарастающим страхом.

Как же не хотелось Катрин втягивать мать во весь этот кошмар. Но та ждет объяснений, и еще опаснее держать ее в неведении.

– Он не сомневался, что я кинусь в Москву спасать Орлова, – осторожно начала Катрин. – Почему никто не верит, что между нами все кончено? Самое потрясающее – даже сам Орлов не верит.

– Пятнадцать лет отношений не так легко выкинуть на свалку, – покачала головой мать. – И мне, честно говоря, в это с трудом верится. Сколько лет ты с ним потеряла…

– Я не считаю, что потеряла, – возразила Катрин. – Наши отношения приносили мне не только страдания. Будь так, я давно б с ним рассталась. Но бывали дни, когда я чувствовала себя с ним счастливой. Правда, недолго. Это счастье как-то быстро заканчивалось. А теперь… Неужели Рыков звал меня в Москву, чтобы только убедиться, что я все еще люблю Андрея? Ему так важно очернить меня перед Сержем?..

– Зачем ему это? Если он любит тебя? Я имею в виду Рыкова.

– Если он любит… Если он, как ты выразилась, меня любит, – Катрин эти слова дались с трудом, – туго мне придется. Рыков привык получать желаемое. Он пойдет на все, чтобы добиться того, что он хочет.

Ответ дочери показался матери уклончивым, и она спросила напрямик:

– И чего же он хочет?

Катрин колебалась. Она понимала, чего от нее хочет Рыков, но не могла произнести это вслух, при матери – если она это озвучит, покоя Галине Васильевне не видать. И так Катрин уже начала раскаиваться в том, что приехала к ней и обременила самого дорогого человека тревогой за себя. Она постаралась придать лицу как можно более безмятежное выражение – не стоит ставить мать в известность о том, что произошло за последнее время.

– Не волнуйся, мам, – она улыбнулась. – Думаю, ему нравится действовать мне на нервы…

Мать недоверчиво на нее посмотрела. Она прекрасно знала это выражение лица – простодушное удовлетворение в глазах лисы, которая наивно полагает, что ей удалось кого-то одурачить, заметя рыжим хвостом цепочку следов на снегу. Казалось бы – взрослая женщина, а как ребенок… И теперь мать лихорадочно соображала, как заставить безрассудную дочь вернуться в Лондон – и как можно быстрее.

– Тебе опасно здесь оставаться, – сказала она.

– Я не уеду, – возразила Катрин. – Я не уеду, пока все не закончится.

– Что не закончится? – мать вцепилась в ее последнюю фразу, как хорошо натасканный фоксхаунд в лису.

– Ну… все, – промямлила Катрин.

– Что – все? – мать была настойчива и загривок не отпускала. – Сейчас же объясни мне – иначе я звоню Сергею.

Катрин закрыла лицо руками.

– Екатерина!

– Он убил Антона – этот мерзавец убил Антона! – закричала дочь.

Галина Васильевна схватилась за голову – она знала Антона много лет, уважала его за честность и порядочность и поэтому то, что она услышала от Катрин, привело ее в ужас.

– Как можно? – ахнула она. – Как Рыков мог убить своего друга, с которым он…

– Значит, мог, – Катрин чувствовала, что вот-вот заплачет. – Я сама не понимаю, как… А как он мог сделать со мной то, что сделал? Если, как говорил, любил меня?

– Девочка моя… – мать обняла ее, не в силах сдержать слез. – Бедная моя девочка, за что тебе такое досталось…

– Я знаю, за что, – Катрин прильнула к ее груди. – За мое равнодушие к окружающим людям… Правильно Мигель меня упрекал… Я всегда думала только о себе. Когда Анна пыталась склеить нашу разбитую дружбу, я даже на ее звонки не отвечала, нет мне прощения… А она танцевала для всех них в такое время… за мгновение до смерти.

– Нет, доченька, ты неправа, – мать гладила ее по гладко причесанной голове. – Ты не равнодушная, ты сильно испугалась, ведь так?

– Да, испугалась, – кивнула Катрин. – Но я даже не попыталась бороться. Сначала спряталась, потом сбежала. Всю ответственность переложила на Сержа и успокоилась, – она махнула рукой. – На самом деле, это испытание всем нам.

– О господи, – охнула мать и, отстранив от себя дочь, всмотрелась в ее темные глаза.

– Если б Рыков хотел меня убить – давно бы убил. Да нет! – Катрин с испугом увидела, как побелело лицо матери. – Я неправильно выразилась, прости! Но мне кажется, ему от меня что-то другое нужно. Не знаю… чувства, что ли, какие-то, помимо презрения и ненависти. Только на что он рассчитывает – непонятно, – ее губы задрожали, и слезы вновь навернулись на глаза – слишком свежа еще была боль от потери. – Не знаю… как-то все это чудно́… И я не боюсь…

– Не боишься? – в голосе матери все же звучала тревога. – Смелая ты больно.

– Я не смелая, – прошептала Катрин. – Я ужасная трусиха… Но если я начну бояться, то наверно, умру от страха. И вообще – это ниже моего достоинства.

– Смелая, – тяжело вздохнула мать, – и гордая. Чересчур гордая.

Через полчаса Катрин стала собираться домой.

– Останься, – взмолилась Галина Васильевна, – уже поздно.

– Поеду домой, – сказала Катрин твердо. – Вдруг Серж решит заехать? Он сразу поймет, что я вернулась, и если меня не окажется в квартире в такой час, будет переживать. Поеду…

6 октября 2012 года, Москва 00.30