- Да, отец. Я буду крестным отцом, а вот эта самая Марго - крестной матерью. Имена своим крестницам я хочу дать такие: вот эта будет Форель, а эта - Макрель. Имена красивые.
- Окрестить кур? - вскричал монах и залился хохотом.
- А чтоб вас, отец! Ну да, окрестить! Скорей за дело!
- Ах ты, срамник! - возопила Маргарита. - Ты думаешь, я тебе позволю такие штуки вытворять у меня в доме? Крестить птиц! Да ты что, на жидовский шабаш явился?
- Уберите от меня эту горластую, - сказал своим товарищам Буа-Дофен. - А вы, отец, сумеете прочитать имя оружейника, который сделал мой клинок?
Он поднес кинжал к самому носу старого монаха.
Тут молодой монах вскочил, но, должно быть, благоразумно решив набраться терпения, сейчас же сел на место.
- Как я буду, сын мой, крестить живность?
- Да это проще простого, черт побери! Так же точно, как вы крестите нас, рождающихся от женщин. Покропите им слегка головки и скажите: "Нарекаю тебя Форелией, а тебя Макрелией". Только скажите это на своем тарабарском языке. Итак, милейший, принесите стакан воды, а вы - шляпы долой, чтобы все было честь честью. Ну, господи благослови!
Ко всеобщему изумлению, старый францисканец сходил за водой, покропил курам головы и невнятной скороговоркой прочитал что-то вроде молитвы. Кончалась она словами: "Нарекаю тебя Форелией, а тебя Макрелией". Потом сел на свое место и, как ни в чем не бывало, преспокойно начал перебирать четки.
Тетушка Маргарита онемела от удивления. Буа-Дофен ликовал.
- Слышь, Марго, - сказал он и бросил ей кур, - приготовь нам форель и макрель - это будет превкусное постное блюдо.
Маргарита, несмотря на крестины, продолжала стоять на том, что это пища не христианская. Только после того как разбойники пригрозили ей короткой расправой, осмелилась она посадить на вертел новонареченных рыб.
А Буа-Дофен и его товарищи бражничали, пили за здоровье друг друга, драли глотку.
- Эй, вы! - заорал Буа-Дофен и, требуя тишины, грохнул кулаком по столу. - Предлагаю выпить за здоровье его святейшества папы и за гибель всех гугенотов. Клобучники и тетка Марго должны выпить с нами.
Три его товарища шумно выразили одобрение.
Буа-Дофен, слегка пошатываясь, встал, - он был уже сильно на взводе, - и налил стакан вина молодому монаху.
- Ну-с, ваше преподобие, - сказал он, - за нашего здоровейшего святца... Ох, я оговорился!.. За здоровье нашего святейшего отца и за гибель...
- Я после трапезы не пью, - холодно заметил молодой монах.
- Нет, вы, прах вас побери, выпьете, а не то будь я неладен, если вы не дадите отчета, почему вы не желаете пить!
Сказавши это, он поставил бутылку на стол и поднес стакан ко рту молодого монаха, а тот, сохраняя совершенное наружное спокойствие, снова склонился над молитвенником. На книгу пролилось вино. Тогда монах вскочил, схватил стакан, но, вместе тог чтобы выпить, выплеснул его содержимое в лице Буа-Дофену. Все покатились со смеху. Монах, прислонившись к стене и скрестив руки, не сводил глаз с негодяя.
- Знаете что, милый мой монашек: шутка ваша мне не нравится. Если б вы не были клобучником, я бы вас, вот как бог свят, научил соблюдать приличия.
С этими словами Буа-Дофен протянул руку к лицу молодого человека и кончиками пальцев дотронулся до его усов.
Монах побагровел. Одной рукой он взял обнаглевшего разбойника за шиворот, а другой схватил бутылку и с такой яростью трахнул ею Буа-Дофена по голове, что тот, обливаясь смешавшейся с вином кровью, замертво повалился на пол.
- Молодчина, приятель! - одобрил старый монах. - Для долгополого это здорово!
- Буа-Дофен убит! - вскричали все три разбойника, видя, что их товарищ не шевелится. - Ах ты, мерзавец! Ну, мы тебе сейчас покажем!
Они вынули из ножен шпаги, однако молодой монах, выказав необычайное проворство, засучил длинные рукава сутаны, схватил шпагу Буа-Дофена и с самым решительным видом изготовился к битве. Тем временем его собрат вытащил из-под своей сутаны кинжал, клинок которого был не менее восемнадцати дюймов длиною, и, приняв столь же воинственный вид, стал рядом с ним.
- Ах вы, сволочь этакая! - гаркнул он. - Вот мы вас сейчас научим, как надо себя вести, как нужно драться!
Раз, раз - и все три негодяя, кто - раненый, кто - обезоруженный, попрыгали в окно.
- Иисусе, Мария! - воскликнула тетушка Маргарита. - Какие же вы храбрые воины, отцы мои! Вы поддерживаете честь своего ордена. Но только вот что: в моем заведении мертвое тело, теперь обо мне дурная слава пойдет.
- Да, умер он, как бы не так! - возразил старый монах. - Глядите: копошится. Ну, я его сейчас пособорую.
С этими словами он подошел к раненому, схватил его за волосы и, приставив ему к горлу свой острый кинжал, совсем было собрался отхватить ему голову, но тетушка Маргарита и молодой монах его удержали.
- Боже милостивый! Что вы делаете? - вскричала Маргарита. - Разве можно убивать человека? Да еще такого, которого все считают за доброго католика, хотя на поверку-то он оказался совсем не таким.