Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

Во дворе виллы толпа гремела оружием, криками прославляя Минуция и называя его своим царем.

Минуций и сам был не прочь возложить на себя диадему, но одна мысль удерживала его от этого шага: не оттолкнет ли от него в будущем царский титул свободных италиков, которые, как и римляне, относились к царской власти с традиционной ненавистью, считая ее пережитком варварства? С другой стороны, он не может пренебрегать настроением большинства своих соратников. Вполне естественно их желание видеть в нем не просто предводителя, но вождя, отмеченного инсигниями[400]…

Когда к нему привели плененного Цезона Рабулея, Минуций сразу узнал капуанского военного трибуна.

— Ба! Ты ли это, храбрый Рабулей? — обрадованно воскликнул он. — Вот уж не ожидал, что сам начальник капуанского гарнизона будет сегодня моим гостем!

— Желал бы быть твоим гостем, однако я всего лишь жалкий пленник, — с подавленным видом отвечал трибун.

Он все же немного приободрился, невольно почувствовав в главаре мятежных рабов человека своего круга.

Минуцию вдруг пришла в голову своеобразная мысль.

Весело подмигнув пленному трибуну, он пригласил его в роскошный триклиний (вилла принадлежала известному римскому богачу, проживавшему в Капуе) и подозвал к себе Аполлония, который как начальник его телохранителей всегда находился поблизости.

Акарнанец был в доспехах, с мечом на перевязи и вид имел самый воинственный.

— Распорядись, чтобы принесли игральную досвсу и стакан с костями, — велел ему Минуций. — Сколько денег у нас осталось в наличии?

— Около пяти тысяч сестерциев, мой господин.

— Неси их сюда… И пусть подадут вина и закуску.

Аполлоний вышел из триклиния. Минуций повернулся к пленнику.

— Я понимаю, в каком ты сейчас состоянии, — произнес он почти сочувственно. — Поражение, плен… Кстати, всех пленных я намерен отпустить за выкуп. Но тебе я хочу предоставить возможность отыграться…

— Отыграться? — изумленно переспросил Рабулей. — Ты предлагаешь мне сыграть с тобой в кости?

— А что тут такого?

— Но… но при мне нет денег, — сказал трибун, не зная, радоваться ли ему или огорчаться такому повороту дела.

— О чем разговор! Я дам тебе взаймы, — сказал Минуций, потирая руки в предвкушении удовольствия (он соскучился по игре). — Аты не помнишь, — помолчав, спросил он Рабулея, — не помнишь, сколько потребовал Ганнибал за пленных римлян, взятых им в битве при Каннах?

— Если мне не изменяет память, — подумав, ответил трибун, — за всадника он назначил пятьсот серебряных денариев, за пехотинца — триста и за раба — сто…

— Всего-то? — удивился Минуций. — Может быть, тогда это были большие деньги, но что такое сейчас пятьсот денариев? Полудохлого раба на них не купишь… Но так и быть! Не хочу, чтобы обо мне говорили, будто я менее справедлив и более жаден, чем Ганнибал. Пятьсот так пятьсот! Даю их тебе в долг, любезный Рабулей. Но, если ты проиграешь, размер выкупа возрастет соответственно твоему проигрышу.

— Но если я выиграю? Отпустишь ли ты меня? — спросил Рабулей, обрадованный в душе возможностью этой же ночью вырваться из позорного плена.

— Как только твой выигрыш достигнет тысячи денариев, можешь считать себя свободным. Клянусь тебе в этом Дианой Тифатиной, моей покровительницей! — сказал Минуций, притронувшись к висевшей у него на груди золотой статуэтке богини, которую он носил с тех пор, как сменил претексту на мужскую тогу, сняв с себя детскую золотую буллу.

В это время в триклиний вошли Геродор и Эватл. Первый положил на стол игральную доску, стаканчик и кости, второй принес кувшин с вином, две чаши и большое блюдо с различными солениями, добытыми в погребах виллы.

— Чуть позже будет готова отварная телятина, — пообещал Эватл.

— Можете идти, — сказал Минуций с явным нетерпением, принимая из рук вошедшего Аполлония принесенную им увесистую кожаную сумку с деньгами, и тут же высыпал ее содержимое на стол.

— Ну, что ж, — с огоньком в глазах произнес Минуций, оставшись наедине с военным трибуном. — Уступаю тебе право первому попытать счастья у Фортуны.

Игра началась.

Хотя Рабулей очень осторожничал, всякий раз отклоняя предложения нетерпеливого Минуция увеличить ставку, все же ровно в полночь трибун проиграл все деньги, полученные им в долг у предводителя беглых рабов.

Минуций, которому очень хотелось продолжить игру, великодушно дал ему взаймы еще тысячу денариев с условием, чтобы трибун отыграл все две тысячи долга. Тот согласился — и не зря. Счастливая Фортуна на этот раз отвернулась от Минуция. Незадолго до рассвета Марк Рабулей, выигравший у Минуция две тысячи денариев, напомнил ему, что пора выполнять обещанное.

— Как видно, сама Диана так хочет, — огорченно вздохнул Минуций, бросая на стол стаканчик с костями.

Он позвал рабов, приказав им проводить пленника за пределы охраняемого лагеря и отпустить.

На следующий день повстанцы хоронили павших товарищей. После похорон устроен был поминальный пир, продолжавшийся до самого вечера.