«Дорогой государь! Действительно, все эти происки исходили с его стороны — не с моей! Сам я никогда бы не осмелился об этом даже помыслить!» — «Итак, ступай, — сказал король, — и действуй, как я сказал. Извести меня о том дне, когда ты должен будешь сдать замок».
С этим уговором и повелением Эмери Павийский отбыл от короля и вернулся назад в Кале. Там он никак не выдал своим товарищам, что собирается сделать. А тем временем мессир Жоффруа де Шарни, который не сомневался, что замок Кале будет ему сдан, уже приготовил деньги. Я полагаю, что он ничего не сказал об этом королю Франции, поскольку тот никогда не одобрил бы его затеи, которая вела к разрыву перемирия. Однако мессир Жоффруа с большими предосторожностями открылся некоторым рыцарям Пикардии, таким как монсеньор де Фьенн, монсеньор Эсташ де Рибемон, монсеньор Жан де Ланда, сир де Креки, монсеньор Пепен де Вьер, монсеньор Анри дю Буа и многим другим. Они полностью его поддержали, ибо потеря Кале их тоже очень глубоко задела.
Мессир Жоффруа столь хорошо подготовил свое предприятие, что у него насчитывалось не менее 500 копий. В большинстве своем латники не знали, куда он желает их повести, за исключением тех великих баронов и добрых рыцарей, коим полагалось об этом знать.
Наконец дело зашло так далеко, что было решено всё исполнить как раз в предновогоднюю ночь. Названный Эмери пообещал французам сдать замок Кале под покровом темноты, а затем немедленно сообщил об этом королю Англии через одного своего брата.
Получив точные сведения о назначенном сроке, король, дабы лучше исполнить свой замысел, вызвал монсеньора Готье де Мони, к которому испытывал большое доверие, а также многих других рыцарей и оруженосцев. Когда мессир Готье прибыл, король поведал ему о причине вызова и о своем желании отправиться с ним в Кале. Мессир Готье охотно согласился на это.
Затем король Англии взял с собой своего сына, юного принца, 3 сотни латников, 6 сотен лучников и прибыл в Дувр. Выйдя из дуврского порта в море, они причалили поздним вечером в Кале и высадились столь тихо, что никто там не узнал, с какой целью они прибыли. После этого король и его люди укрылись в замке, в башнях и комнатах. И повелел король монсеньору Готье де Мони так:
«Мессир Готье, я хочу, чтобы вы встали во главе отряда. Я и мой сын будем сражаться под вашим знаменем».
Мессир Готье сказал в ответ:
«Монсеньор, да поможет нам Бог! Вы оказываете мне высокую честь!»
[143]
Однако расскажу вам о монсеньоре Жоффруа де Шарни, который вовсе не позабыл, в какой час ему следует быть под Кале. Проведя сбор латников и лучников в Сент-Омере, он выступил вечером и ехал со своим отрядом до тех пор, пока примерно в полночь не оказался поблизости от города. Затем мессир Жоффруа подождал остальных и послал двух своих оруженосцев под самые стены замка Кале, дабы они переговорили с кастеляном и узнали, не пора ли уже французам войти. Оруженосцы совершенно тайно подъехали к замку и увидели поджидавшего их Эмери. Тот спросил, где мессир Жоффруа. Они ответили, что совсем неподалеку — послал их узнать, не пришло ли условленное время. Мессир Эмери Ломбардец сказал:
«Да, ступайте к нему и скажите, чтобы он двигался вперед. Я сдержу свое обещание, но только если он сдержит свое».
Оруженосцы вернулись и доложили обо всем, что увидели и услышали.
Тогда мессир Жоффруа поехал вперед и велел, чтобы за ним, соблюдая порядок, следовали все латники, а также арбалетчики, коих у него было большое количество. По мосту Нюлэ все перешли через реку и приблизились к Кале. Дабы завладеть замком, мессир Жоффруа выслал вперед 12 своих рыцарей и сотню латников. Ведь он полагал, что если станет хозяином замка, то завладеет и городом, поскольку людской силы у него было достаточно, а если бы потребовалось, он всего за один день получил бы значительное подкрепление. Посылая латников, мессир Жоффруа велел вручить монсеньору Удару де Ранти, участвовавшему в предприятии, 20 тысяч экю для того, чтобы расплатиться с Эмери. Сам же он со своими людьми и своим знаменем, выставленным впереди, остался тихо ждать в поле, возле города и замка. И было его намерение таково, чтобы войти в город Кале только через ворота, и никак иначе.