Восемь… девять — я потрогал флягу, притороченную к поясу, убеждаясь, что она на месте. Про себя поблагодарил Кадмию за заботу. Девять литров на восьмерых. Три, в лучшем случае, пять дней — потом жара быстро и верно выпьет из тела все соки. За это время мы должны найти источник воды.
— Кольтрог, Шельворб, отдайте запасные фляги Ольдару и Сарнате, — я отвернулся от солнца, спиной чувствуя его тяжелый обжигающий взгляд. — Вперед! У нас есть пара часов, прежде чем придется строить укрытие. И в ваших же интересах пройти как можно дальше.
***
— Постарайтесь уснуть, — хрипло посоветовал я: слова колючками обдирали пересохшее горло. Добавил для упорно борющегося с зевотой Зильгейна. — Я сам подежурю.
Воздух дрожал расплавленным маревом, выедая глаза. Раскаленные пески обжигали даже сквозь толстую ткань одежды. Навес из растянутых над головой плащей давал куцую тень, почти не спасал от низвергающихся с зенита потоков огня.
Драконы, лежащие вповалку, ворочались, устраиваясь удобнее, мученически жмурились, кусали потрескавшиеся губы, мечтая о глотке воды — двух разрешенных оказалось недостаточно. Шельворб впал в болезненное забытье, его тяжелое неровное дыхание перемежалось тихими стонами. «Птенец» в последний час совсем сдал, ковылял в хвосте колонны, отстав даже от едва волочащей ноги Сарнаты, а девушка никогда не отличалась физической выносливостью. Похоже, ранение серьезнее, чем виделось поначалу: следовало найти лекаря и быстро.
Черная тень скользнула по барханам, стремительно унеслась прочь. Я осторожно выглянул. В слепящей белизне кружили стервятники. Соглядатаи Южного Храма? Или просто почуяли поживу?
— Эсса... мы выберемся? — черные раскосые глаза подползшего «аристократа» со страхом смотрели вверх. На обгоревших щеках пылали лихорадочные пятна.
— Фиоррат! — одернул подчиненного командир отряда, тот проигнорировал оклик.
— Эсса, мы действительно сумеем выбраться?
Я оглянулся. Остальные, прекратив притворяться спящими, внимательно прислушивались к разговору. Мне не понравились первые следы отчаяния, проявившиеся на юных лицах — робкие, сомневающиеся, пока только подбирающие ключики к чужим душам. Драконы начинали осознавать глубину той ямы, в которую мы угодили.
Хаос! Сейчас я охотнее согласился бы на недавнюю слепую веру Миорпы — вера в чужое могущество способна творить чудеса. А мне очень не хватало чуда.
— Да. Мы выберемся.
***
Ночь принесла свежесть, а с ней облегчение... и разговоры. Взбодрившиеся птенцы ускорили шаг, даже тревоживший меня все сильнее Шельворб «ожил», догнал товарищей.
Я краем уха прислушивался к звучащей за спиной легкомысленной болтовне, ощущая себя неожиданно лишним.
— Эй, Миорпа, когда вернемся, пойдем на свидание? — Кольтрог нагло лыбился — за такими ухмылками парни обычно скрывают неуверенность перед нравящимися им девушками. — Миооорпа?
— Зря рассчитываешь, — уничижительно заметил аристократ. — Запамятовал? Наша мышка без ума от…
— Фиоррат! — возмущенно оборвала та, вызвав у товарищей взрыв здорового смеха.
Я обернулся. Даже в сгустившихся сумерках смуглые щеки Миорпы ярко алели. Минут пять за спиной царила перешептывающаяся, сдавлено хихикающая тишина.
— Эх! Сарната, а Сарнааата, а ты прогуляться не хочешь? — похоже, усиливающийся холод лишь разжигал любовный пыл Кольтрога.
— Давно по шее не получал? Могу устроить, — вмешался Зильгейн, ненавязчиво оттесняя товарища от девушки.
— Не бурчи, командир. Вы же просто друзья или нет?
Два голоса — уверенное сопрано и угрюмый бас — слились в один.
— Друзья!
— Нет.
— Когда вы, наконец, разберетесь! — в голосе Фиоррата проклюнулась настоящая злость. — Неужели, кроме выяснения отношений, ни о чем думать не способны?
На этот раз тишина звенела от напряжения.
— А о чем думать? Чтобы ноги передвигать, думать не требуется! — нарочито весело заметил Ольдар. — Чтобы языками чесать — тоже!
— Оно и видно.
— Если постоянно хмуриться, на лице образуются морщины!
— Если постоянно смеяться — тоже!
— Пошутили и хватит! Угомонились!— одернул бойцов Зильгейн. — Не стыдно перед...
Конец фразы опять упал до неразборчивого шепота.
— Да я что?! — Ольдар голос понижать не собирался. — Я вообще-то хотел предложить песню спеть! Чтобы шагать бодрее, так сказать. Эсса, вы же не против?
Я качнул головой: чем бы «птенцы» не развлекались, не теряют присутствие духа, и хорошо.
— Вот, эсса не против! Шельворб, давай нашу любимую!
Лохмач вытащил из заплечного мешка длинную дощечку с натянутыми струнами, повесил на шею, затренькал бесхитростную мелодию. Рыжий весельчак прокашлялся и загнусавил.