Хроники Раскола

До пострадавшего мы с Зильгейном добрались одновременно. Я сразу понял, дело плохо. Кожа под пальцами была ледяной, дыхание рваным, а пульс — частым, но слабым. Тепловой удар?

Ольдар и Кольтрог, не дожидаясь указаний, сооружали навес. Я сосредоточился на плетении: магия отозвалась неохотно и тут же угасла — резерв только-только начал восстанавливаться после «знакомства» с песчаными демонами.

— Эсса, позвольте мне, — маленькие ладошки Сарнаты чутко коснулись шеи, лба пострадавшего: блондинка не отличалась физическими данными, зато обладала потрясающей магической регенерацией — ее резерв восполнялся быстрее, чем у всех известных мне драконов.

— Зильгейн...

Я осекся, так и не попросив запасную флягу с водой. Хмуро скомандовал.

— Привал!

***

— Ты что творишь?!

Крик выдернул из незаметно подкравшейся дремы. Оглушенный, я вскочил на ноги, тянясь к рукояти кописа на поясе, но меч не понадобился.

Солнце — слепящий алебастровый шар в зените — заливал красно-черные барханы невыносимым сиянием. Я сморгнул, прищурился, различая две сцепившиеся тени. Остальные потерянно наблюдали за происходящим, не спеша вмешиваться.

— Хватит! Что происходит?! — я растолкал в стороны Зильгейна и Фиоратта. Миорпа вздохнула с облегчением.

— Он взял воду Шельворба! — неохотно признался командир. Судя по отведенному в сторону взгляду, воин считал случившееся внутренним делом отряда и отнюдь не радовался моему вмешательству.

— Она ему без надобности! — скривил губы «аристократ», словно собираясь сплюнуть, но обнаружил, что нечем. — Он все равно покойник. Пустыня его не выпустит, — Фиоррат сердито пнул песок. — Никого не выпустит! Если вам нравится сюсюкаться с задохликом, развлекайтесь, только он нас всех погубит!

Дракон расправил плечи, гордо зашагал по склону: то ли собирался продолжить путь в одиночку, то ли, скорее, демонстративно удалялся, чтобы чуть позже воротиться кружным путем.

— Стоять! — я сам удивился холодной ярости, прозвучавшей в голосе. Неужели меня так разозлило, что кто-то присвоил себе право карать и миловать, право, которое всегда принадлежало мне.

По прямой спине пробежала дрожь. Фиоррат медленно, враз утратив спесь, повернул голову. Шутки кончились — это поняли все. Драконы смотрели на меня, словно набедокурившие дети — виновато и робко.

Зильгейн попытался вмешаться:

— Эсса, пожалуйста... — командир отряда отступил, не выдержав тяжести моего взгляда.

— Сила клана в единстве, — глухо, давая вес каждому слову, отчеканил я. — Тот, кто покушается на жизнь друга, заплатит своей. Так говорю я, избранный Драконом эсса, и слово мое закон.

Клинок с шелестом покинул ножны. На лице «аристократа» изумление сменилось недоверием, страхом. Секунду он колебался, схватиться ли за оружие, но в итоге опустил руку. Потерянно обвел взглядом оцепеневших товарищей, надеясь на поддержку, быстро преклонил колено, затараторил.

— Эсса, я... я признаю вину и готов понести наказание, — Фиоррат запнулся. — М-молю о снисхождении.

— Сила клана в единстве, — сухо повторил я, не слыша отчаянного бормотания птенца. Ничего не чувствуя, кроме алчной стали в сведенных судорогой пальцах.

Убить что человека, что дракона просто: хватит сильного удара по голове или меткого — в жизненно важный орган, на крайний случай, повреждения крупной артерии. Тело — хрупкий сосуд, ненадежное вместилище для души, которое мастер клинка при желании сломает одним касанием. Убить дракона легко.

Но когда мне стало легко убивать своих?!

Песок потемнел от впитанной крови. Я выронил враз потяжелевший клинок, приблизился к Шельворбу, опустился на колени. Размышляя и прося прощение. Как я не колебался полминуты назад, так теперь мне не хватало решимости.

Птенцы ждали, испуганно, укоризненно. Я должен вывести их из этой проклятой ловушки.

Тот, кто покушается на чужую жизнь, заплатит своей.

Фиоррат прав: Шельворбу не дойти до края Великой Пустыни. А значит…

Крох возвращающихся по капле сил едва набралось на простенькое заклинание. Смерть во сне не самая страшная гостья.

Поминальную молитву я читал в глухой враждебной тишине, ставшей еще тяжелее, когда слова закончились.

— Похороните их.

Я подобрал копис, двинулся вдоль бархана, желая побыть в одиночестве и невольно повторяя путь, выбранный Фиорратом. Отчуждение между мной и птенцами ощущалось почти физически. Хаос! Плевать! Пусть боятся и ненавидят, но позволь мне спасти хоть кого-то.

***

Ночь таилась угрюмой тишиной. Отряд плелся позади, выдерживая дистанцию. Сарната практически повисла на Зильгейне. Миорпа упрямо ковыляла сама, игнорируя тихие предложения Кольтрога о помощи. Весельчак и болтун Ольдар надулся как мышь на крупу — зрелище забавное и неприятное.

Командир отряда несколько раз порывался заговорить, но каждый раз передумывал. От хмурых взглядов исподлобья по позвоночнику бегали колючие мурашки. Я передернул плечами, сосредоточился на ходьбе. Мышцы ныли от изнеможения. Разум — ленивый, одуревший от жары — только-только начал проясняться, мысли ворочались стопудовыми глыбами.