Хроники Раскола

Некто без имени и рода! Совет не мог придумать худшего унижения! Отказать в чести уйти за Порог как часть клана! Забрать жизнь не воина, нарушившего закон и должного искупить вину! Не эссы, дерзнувшего пойти против воли Повелителя, чтобы показать драконам возможность другого пути.

Меня собирались изничтожить, как уничтожают опасную безумную тварь! Как тлетворную болезнь! Как плесень!

— Именем эссы северного клана я прошу Совет дать мне...

Я рванулся, собираясь встать. Алые держались настороже: на плечи надавили, пригибая к земле, скулы онемели, обрывая сопротивление еще до начала. Сволочи! У меня есть право на последнее слово!

Заклятие сковывания поползло дальше, охватило не только лицо, но и грудь, руки, ноги. Я повис безвольной куклой, способный только слушать.

— За совершенные преступления обвиняемый приговаривается к смертной казни. Приговор будет исполнен в течение недели, — Исхард вопросительно обернулся к Аратаю за подтверждением. Тот рассеянно кивнул — мысли Альтэссы витали далеко от зала суда: меня для отца уже не существовало.

— Южный клан поддерживает решение Севера.

— У Повелителя гор нет возражений, — прощебетала Селена, увлеченно полируя ногти.

Исхард медленно скатал свиток, приказал.

— Увести!

***

Ожидание казни само по себе кара.

Каждый рассвет ты встречаешь с благодарностью за дарованную отсрочку, каждый вечер провожаешь проклятиями, потому как отмеренная тебе нить жизни становится все короче, и ее разлохмаченный шелковый кончик так и норовит выскользнуть из неуклюжих пальцев. Ты цепляешься за него из последних сил: мир — скучный привычный мир, который ты принимал как данность — теперь, когда пора уходить, неожиданно заиграл яркими красками, зовя неисследованными горизонтами, лишая покоя незавершенными делами и воскрешая в памяти все хорошее, что уносится прочь бурлящим потоком времени. А впереди ждет тьма, пугающая неопределенностью: есть ли что-нибудь там, где обрывается земной путь? Ты держишь истончающуюся нить, словно драгоценные бусины нанизывая на нее ускользающие мгновения: сияющее ярче обычного солнце, манящее невероятной голубизной небо, кружащихся вдалеке беркутов, за чьим полетом хочется наблюдать вечность... Это все иллюзия. Ты еще ешь, дышишь, чувствуешь, мыслишь, надеешься. Но ты уже мертв. Мертв в глядящих на тебя глазах.

Я не знал, как и когда меня убьют. Будет ли конец моего пути быстрым и безболезненным, или самого злостного преступника Пределов ждут долгие пытки, после которых приход Серой Госпожи покажется желанным? Сгину ли я в неизвестности, или Совет выберет публичную казнь в назидание прочим — тем, кто решит забыть о собственном предназначении? Я не притрагивался к пище, опасаясь яда, не спал, прислушиваясь к шагам убийц в ночи. Я понимал, что только продлеваю агонию и следовало закончить все после визита отца, но... Никто никогда не торопится на встречу с собственной смертью. Любое существо в силу заложенных природой инстинктов желает жить, и логика пасует перед этим исконным, вечным стремлением.

Конвой явился в ночь на пятые сутки. Шестеро алых в полном доспехе с закрытыми лицами — мрачный и торжественный эскорт, должный сыграть роль моих провожатых в Небесную обитель.

Драконы молча и терпеливо ждали у порога, позволяя мне вознести последнюю молитву Древним и собраться с мужеством самому встретить предначертанную судьбу. Я был благодарен алым за эту видимость уважения: могли ведь вытащить из камеры силком, враг Пределов — никто и не заслуживает особого отношения.

В окно скалилась луна. Тишина давила, неожиданно захотелось услышать звук человеческого голоса, пусть даже собственного.

— Пора? — не вопрос, невнятный хрип, руки дрогнули — встать удалось только со второй попытки.

Один из стражей кивнул, пропуская.

Коридоры, неожиданно пустынные, хранили сонное уютное молчание, нарушаемое тяжелыми шагами рыцарей серебра. Стук набоек, точно щелчки гигантского метронома, отсчитывал последние мгновения. Каждая деталь остро врезалась в память: шершавый ворс вытертых половиков и холод векового камня под босыми ступнями, мягкий желтый свет ночных ламп, запах розового масла, вечерняя свежесть, ворвавшаяся в приоткрытое окно, болезненная белизна небесной странницы, капля пота, щекочущая спину.

Привычная тяжесть оков.

Двери зала собраний раскрылись как голодная пасть. Я невольно замер на пороге, смотря на центральную арену, ярко освещенную факелами... на два столба в центре. Что мне готовят?

Кресла Совета пустовали. Зрительские ряды скрывались во мраке. Тяжелое выжидающее молчание висело в воздухе, давило глухой ненавистью, смеялось затаенным торжеством. Пугающая атмосфера, словно встречный поток ветра, требовала повернуть обратно, понуждала сгорбиться, опустить лицо.

Прикосновение к плечу напомнило, что следует идти.