Хроники Раскола

Я преклонил колено, опустил взгляд, не сдержал горечь, вызванную равнодушной скукой в голосе пришедшего.

— Al'iav'el', al't tel' Is. Mi ark'ete asori mar'e ark'eto.[1]

— Maran ' e .[2]

Я медлил, подбирая слова, чтобы начать разговор, который не состоялся в далекий травеньский вечер. Что я могу объяснить сегодня спустя пять лет? Долгих, жестоких, пропахших кровью лет, разрушивших мой клан! Что должен сказать Альтэссе, сказать своему отцу?

— Kavlit, tai-ho. Chrono sel'er'e. Mi vaiko-ka nase deli.[3]

— Dargon al’e-liabrit’e n’e dargon.[4]

— N’e mi ferstoil’e ali-chrono.[5]

— Dargon own'e-own'e-terron oilrand! Zabel Greta Dargon v’iuna hide'n'e, lasher r'essembl'e na-ra-mar lizcark? Zabel Dargon v’iuna rut-an’e e mikli adel'e afrond?! Vaiko - itron ?! Nih liabrit’e Rock-ferstoil’e! Aos'est oilrand arged’e, nih ver’e gard e aliver’e relikt e goldar-na-ra. Nih liabrit’e lian’-kiliot haint'er-'iunion e oil n'eidma! Nil ver’e - goldar, loto‘est niha-own’e-ka![6]

В голосе Альтэссы, оборвавшего тираду, прозвучало раздражение... и разочарование.

— Stilness. Mi shaihan’e stake-sense ark'eto, n’e afrond chinito fer’eketo.[7]

Я, забыв об церемониях, яростно посмотрел на Повелителя. Почему он не понимает?! Почему не желает услышать?!

— Драконы должны вернуться в Небеса! Отец, хоть раз...

— Yu ne-e’st tia-na-ra, tai-ho.[8]

В тон Альтэссы вернулась черствая скука. Аудиенция окончилась. Я снова склонился, покорно спросил.

— Rohta-zabel yu sitk’e-vaikna mi, al’t tel’ Is?[9]

Пришедший молчал очень долго.

— Завтра Совет осудит Демона льда, восставшего против воли Древних. Ты должен понимать, каким окажется приговор.

Казнь? Я умру... Я невольно вздрогнул, осознавая, но до конца не готовый принять страшную и неизбежную судьбу.

Альтэсса продолжил.

— Я не хочу завтра слышать, как славное имя семьи Исланд в очередной раз смешают с грязью, — на пол передо мной упал короткий листовидный кинжал. — Если ты и правда мой сын, то знаешь, что делать.

***

В темном тяжелом взгляде острыми льдинками ощетинилось презрение. Губы сомкнулись в тонкую гневную линию. Грозовые тучи бровей сошлись у переносицы.

Я никогда не видел отца настолько разъяренным. Темная аура, окружающая Повелителя Севера, поглощала свет, дышала зимней стужей, почти физически давила на плечи. Мне, стоящему на коленях со связанными за спиной руками как последний выродок, не имеющий представления о чести[10], следовало опустить голову, раскаиваясь в совершенных преступлениях, смиренно ожидая справедливой кары. Вместо этого я продолжал всматриваться в лицо родителя, надеясь отыскать, сам не знаю что, и этой дерзостью еще больше распаляя гнев Альтэссы.

Без разницы! Что бы я ни сделал, мне уже не вернуть уважения Аратая. Можно воздать хвалу достойному врагу, признать доблесть бившегося до последнего за собственную веру противника, но трус... трус не заслуживает снисхождения! Я целую ночь провел в гнетущих раздумьях, то беря в руки нож, то отбрасывая его прочь, но так и не отважился исполнить последний приказ Повелителя Севера.

Эсса умер вчера. Сегодня Совету предстоит судить ничтожество, не способное ответить за сделанный выбор.

Наверно, мне следовало гордиться незаслуженным вниманием. Немногие нарушители закона удостаивались пристального интереса Ареопага, возможно, этот случай первый за всю многолетнюю историю драконов. Обыкновенно наказание определял Альтэсса того клана, к которому принадлежал провинившийся.

Зал собраний, мрачно-торжественный, дышал пылью и древностью — таким и надлежит быть месту, где принимаются решения, влияющие на судьбу мира. От шершавых плит под коленями веяло могильным холодом. Камень — символ незыблемости, основательности — был повсюду. Четыре гранитных престола — четыре стороны света четырем Повелителям Пределов: бархат, ковры, расшитые драгоценной нитью подушки для востока и юга, меха и шкуры — северу и западу. Двенадцать кресел эсс образовывали круг, заключая ярко освещенную арену-мир и троны Альтэсс в кольцо. Убегая вверх, тонули во мраке пустые зрительские скамьи — сегодня Совет не нуждался в лишних свидетелях.