Хроники забытых сновидений

Она удивилась слову «эстеты», подумала, что, наверное, интеллигентный человек. Сказала:

– Не могу судить. Я закрывала глаза, когда кровь.

Мужчина улыбнулся приятной, располагающей улыбкой:

– Позвольте мне вас проводить?

– Я не одна, – отвечала мать – и взяла Валентину под руку.

– Прекрасно, я провожу вас обеих. Где вы живете? – спросил у Валентины.

Она растерялась, переспросила:

– Я? Я в красных домах. У Стрелочного.

Мужчина представился (Алексей), спросил имена подруг (Валентина, Клавдия). Сказал, что очень приятно. Вел себя культурно (так говаривала когда-то мать Клавдии, Царствие ей небесное), осторожно. «Как будто спугнуть боится», – так подумалось Клавдии.

Пока провожали Валентину, говорили мало. Валентина стеснялась, чувствовала себя лишней, шагала быстро.

– Ну, – сказала с облегчением у подъезда, – я дома.

Взглянула на темное окно.

– Ну, спасибо, что проводили. Ты это, Клав. Ну. До завтра.

– Да, – сказала Клавдия, – да.

Дверь за Валентиной закрылась, они всё стояли.

– Вы кто по профессии? – полюбопытствовал Алексей.

– Бухгалтер.

– Чудесно. А я инженер. Могу ли я взять вас под руку и увести от этого подъезда в любом указанном вами направлении?

«Могу ли». «В любом указанном». Как церемонно. Клавдия усмехнулась и сама взяла его под руку. И повела. Мирной рабочей окраиной.

Послышался дальний ход поезда.

– На Москву идет, – сказал Алексей.

– Откуда вы знаете?

– Ездил.

– А я не бывала в Москве.

– Никогда? Ни разу? И Кремль, значит, не видели. И в ГУМе очередь не занимали. Ехать-то всего ничего, шесть часов.

– Может, еще съезжу. С сыном.

– Сколько ему?

– Тринадцать минуло в апреле.

– Поторопитесь, еще немного – и он с вами никуда не поедет, даже в Москву.

– Ну, значит, без меня. Было б желание.

– А муж, простите за любопытство, имеет место быть?

– Не имеет. А вы, женаты?

– Да.

– Поругались?

– В командировку уехала. Я один, мне скучно.

– Вот моя улица. И дом виден. И свет в окне. Ждет сынок.

– Яблони у вас.

– Апорт. Китайка. Антоновка. Спасибо, что проводили.

– Были бы мы с вами в том французском Париже, который нам в кино показывали, я бы пригласил вас в бар. Но у нас ни бара, ни кафе, и ресторан на станции уже закрыт. Могу лишь позвать вас к себе.

– Меня сын ждет.

– Вы могли бы забежать домой и сказать сыну, что переночуете у подруги.

«Что же я, каменная?» – подумала Клавдия.

– А кем работает твоя жена? – спросила она потом, в постели, когда договорились они быть на «ты».

– Инженер. Мы здесь познакомились. По распределению приехали, я из Москвы, она из Ленинграда.

– А дети?

– Дочь. Студентка. В МГУ на математика учится. Умная до невозможности. Я ее иногда боюсь. Знаешь, бывает такой ум, слишком острый.

Электричество они не включали. Все окна смотрели на станцию, свет прожектора пробивался сквозь шторы. Казалось, что за окном день.

– Как вы тут спите?

– Привыкли.

Поздний вечер, лето, июнь.

Клавдия поливала сад. Отцветали пионы. Она бросила черный холодный шланг, перекрыла воду и замерла. Ей почудилось на миг, что сад (мир) забыл о ней, а она, Клавдия, расслышала тихий ход жизни, как тогда, весной, ход дальнего поезда. Алексей знал, что поезд идет на Москву, а она не знала, и в ее маленьком мире он мог бы идти куда угодно.

Они продолжали встречаться. Валентина уступала им квартиру на пару часов. Ей это нравилось, участие в чьей-то жизни (судьбе), своей у нее не было.

«Что Валентина делала эти два часа?» – впервые подумала Клавдия. Подумала и ничего не придумала. Лень было думать в такой тихий безмятежный вечер.

Сынок ее был дома, смотрел телевизор, черно-белый (серо-голубой) «Рекорд». Телевизор стоял в углу на тумбочке, а Саша устроился в раскладном кресле. Свет он не включал. И Клаве было покойно оттого, что сын ее здесь рядом, в родном доме. Она стояла в саду, дышала прохладой. И вдруг услышала, даже не услышала – ощутила, шорох, движение. Обернулась. Вскрикнула.

Саша смотрел фильм про разведчика, место действия – на немецкой подводной лодке. Наш разведчик был один из матросов, он готовился отправить лодку на дно со всеми ее торпедами и людьми (и с собой в их числе). Он дружил с некоторыми ребятами, они выручали друг друга, смешили, они сроднились. Срослись душами – так выразился один из фрицев, сентиментальный Ганс. И вот Ганс вдруг понял, что его подводный дружок Дитрих, самый справедливый и самый веселый человек на свете, – советский разведчик.

Сынок увлекся фильмом, позабыл себя и вскрика матери не услышал. Но почувствовал вдруг тревогу. Вскочил, бросился к окну.

Незнакомая женщина со всей силы воткнула в горло матери нож. Вырвала. Из раны в горле хлынула кровь.

Саша ринулся из дома; на ходу, в терраске, схватил топор.

Женщина с ножом в руке стояла над окровавленным трупом. Обернулась на шум, навстречу выскочившему из дома мальчишке. Лицо ее было спокойно. Саша поднял топор обеими руками. Женщина и не думала защищаться, бежать. Саша рубанул со всего маху, он думал, что раскроит ее. Но топор ушел в пустоту, женщина исчезла. Исчезла навсегда. Никто на этом свете ее уже не увидел.