Из каминной трубы дохнуло холодным ветром, но сажу не подняло. С тех пор как здесь обитал огонь, прошло очень много времени.
Хозяйка не садилась.
— Все не так, как было, — сказала она. — Я прошу вас вообразить себе эпоху, когда не было жилищ выше длины копья, машин сложнее ткацкого стана, календарей, кроме самой луны. В ту пору все женщины жили в гармонии.
Пак фыркнул.
— А мужчины?
— Мужчин не было. Мы их еще не изобрели. — Лицо глянуло на песчаниковый валун и перекосилось. Камень не отражал света, но впитывал его весь, темнота внутри темноты. — Это был мой грех, разделение женщин на самцов и самок. Это был первый грех и самый ужасный, поскольку именно он привел Колесо в движение.
Щелкнула дверца шкафчика, хозяйка извлекла графин резного стекла и налила себе выпить. Щипцами достала лед из ведерка, положила крышку на место. Затем грациозно проплыла к камню и со скользящим звуком трижды обогнула его. Каждый раз, появляясь на свету, лицо и руки поднимались все выше в сумрак.
— Тогда я была могущественна, да, и красива так, как вы и представить себе не можете, прекрасная и бледная, как Госпожа Смерть. В те далекие времена у нас не было правителей, не было иного авторитета, кроме чести и старости, но мое положение среди сильных было великим, и за мои совершенства Совет Семерых сделал меня своей ламией.
Она подождала, когда Джейн спросит:
— А что такое ламия?
Шелест, словно от сухих газет. Лицо поднялось чуть выше.
— Это был очень высокий титул, дитя. И огромная ответственность. Ибо в те времена мы владели такими магическими силами, каких в этот печальный и разочарованный век даже и не помнят. Вот этими двумя руками, — она подняла ладони кверху, — я могла повелеть горам открыться, а морям расступиться. Я призывала звезды на землю, чтобы гулять и разговаривать с ними и набираться у них ума. В те времена никто не умирал. В этом не было нужды…
С дребезжанием и шкворчанием возле ног Джейн включился электрообогреватель. От неожиданности она в испуге уставилась на него. Нагревательные спирали светились красными нимбами, отбрасывая на стену тусклый багровый свет. Пятно на обоях сжалось и пропало. Джейн пропустила несколько слов.
— …сначала я к этому не прислушивалась. Это была лишь праздная фантазия, голос на задворках сознания.
Одной стороне тела Джейн было холодно, другой — слишком тепло. От запаха керосина мутилось в голове. Лампа мерцала, и казалось, песчаник вспыхивает, словно распуская серые бабочкины крылья. Затуманенному взгляду девушки он представлялся двумя противоречивыми формами — то менгиром, то двуглавой секирой.
Усталость вдруг навалилась на подменыша глыбой.
— Мне и в голову не приходило, что такая простая мысль породит зло, — продолжала ламия. Джейн обнаружила, что ей трудно следить за ходом повествования. Она зевнула, растянула уголки глаз, потрясла головой. Медленно, постепенно тихий монотонный голос убаюкал ее до полудремы, и в этом состоянии ей чудилось, будто вся комната растворяется и неизменным остается только валун.
Джейн стояла на ярко освещенной равнине, а рядом с ней была помолодевшая ламия. Ниже талии ее тело становилось змеиным. Она трижды обвилась вокруг камня. Но она была так красива, так невинно обнажена и так сладко пахла, что девушка совсем ее не боялась. Чешуя ламии блестела, как полированный нефрит, и переливалась на солнце. Зеленые глаза смотрели не мигая.
— Где я? — спросила Джейн.
— Это Омфалос, неподвижная ось. — Голос ламии звучал откуда-то сверху. — Вокруг нее обращается весь мир. Чем дальше от центра, тем быстрее и беспощаднее движение. И тем легче упасть. Оглядись.
Джейн посмотрела. Во все стороны от камня расходился мир. Он был виден ей до самого края. Между городами как на ладони тянулись нити скоростных трасс, а за ними раскинулись горы, океаны и лед. Это было в точности как макеты из гипса и лишайника, какие каждый год готовят второкурсники-геоманты, чтобы на примерах осветить такие темы, как «Электричество на службе промышленности» или «Аллегория просвещает массы».
— Он круглый! — воскликнула она. — Мир круглый!
— Он круглый, потому что это только иллюзия. Мира не существует — ни в каком материальном смысле, — и поэтому он постоянно меняет форму. — Теперь диск вращался, медленно, но заметно двигаясь под усыпанным облаками куполом неба. — Данный видимый образ — то, что мудрые называют Колесом. Ты сейчас видишь бытие таким, каким видит его сама Богиня.
У Джейн закружилась голова. Она быстро отвела взгляд от горизонта, но в желудке сохранилось неприятное ощущение.
В голосе ламии проступило безумие визионера.
— Это я привела Колесо в движение, из-за собственной гордыни и глупости, и была наказана: обречена на то, что мои дети будут ходить на двух ногах, а мои потомки не будут верить мне и станут насмехаться надо мной, и — самое жестокое — обречена на бессмертие, дабы увидеть последствия своих деяний.
Земля теперь вращалась быстрее. Джейн пошатнулась, но устояла.