Хрустальный грот

– Вортимер, Пасентиус, кто угодно. Когда человек мудр, добр и хорош, – добавил я с горечью, – кажется, что все подряд против него. Галапаса мог убить бандит из-за пищи, пастух из-за жилья, проходивший мимо воин ради глотка воды.

– Но это не убийство.

– Что же это?

– Я имею в виду, что это сотворил не один. Человеческая стая во много крат хуже человека-одиночки. Думаю, что это были люди Вортигерна, возвращавшиеся из города.

– Наверно, ты прав. Я узнаю.

– Думаешь, у тебя получится увидеть мать?

– Попытаюсь.

– Он... У тебя есть послание для нее? – подобный вопрос мог быть задан Кадалом лишь в силу существовавших между нами отношений.

– Если ты подразумеваешь, не просил ли Амброзиус передать ей что-нибудь, нет, – просто ответил я. – Он доверил это мне. Что я ей скажу, зависит целиком и полностью от того, что здесь произошло за время моего отсутствия. Сначала поговорю с ней, а потом решу, что сказать. Со временем привязанности меняются. Посмотри на меня. Мы расстались, когда я был ребенком. У меня остались лишь детские воспоминания. Теперь мне кажется, что я совершенно не понимал ее, ее мысли и желания. Ее привязанности могут заключаться совершенно в разном, не только в церкви. Она может по-другому думать об Амброзиусе. Боги ведают, что она не виновата, если стала мыслить иначе. Она ничего не должна Амброзиусу и позаботилась об этом с самого начала.

– Монастырь не тронули, – задумчиво проговорил Кадал, глядя в зеленую даль, прорезанную блестящей ленточкой реки.

– Верно. Вортигерн пощадил монастырь. Мне предстоит узнать, кто в чьем лагере находится, прежде чем отправлять сообщение. Что бы матери ни было известно за все прошедшие годы, ей не повредит неведение в течение непродолжительного срока. Что бы ни происходило перед высадкой Амброзиуса, я не должен рисковать, раскрывая все карты.

Кадал начал собирать остатки еды, а я задумчиво глядел в светлую даль.

– Довольно просто выяснить, где сейчас находится Вортигерн, – произнес я медленно, как бы размышляя вслух. – Высадился ли уже Хенгист, сколько с ним людей. Маррик узнает это без особого труда. Но Граф поручил мне выведать еще кое-что, чего не узнать в монастыре, а Галапас мертв. Придется поискать. Подождем здесь до сумерек и спустимся к Святому Петру. Мать скажет мне, к кому можно безбоязненно обратиться. – Я поглядел на Кадала. – Какому бы королю она ни оставалась верна, она не выдаст меня.

– Да. Будем надеяться, ей разрешат повидаться с тобой.

– Если ей станет известно, кто хочет с ней встретиться. Представляю, как настоятельница будет ее отговаривать. Не забывай, что она остается королевской дочерью. – Я откинулся на траву, заложив руку за голову. – Даже если я пока не считаюсь королевским сыном...

Но кем бы я ни был, в монастырь мне так просто не пройти.

Я не ошибся, полагая, что монастырь не понес ущерба. Вдалеке виднелись его целые и нетронутые стены. Новые крепкие ворота были окованы железом и наглухо закрыты. Снаружи даже факел не горел. В ранних сумерках узкая неосвещенная улочка пустовала. В ответ на наш стук в воротах открылось небольшое квадратное окошко, и за решеткой показался глаз.

– Мы путешественники из Корнуолла, – тихо сказал я. – Мне надо обязательно переговорить с леди Нинианой.

– С кем? – спросил монотонный и вялый голос, принадлежащий, видно, глухому человеку. Раздраженно подумав, зачем ставить у ворот глухих привратниц, я повысил голос.

– С леди Нинианой. Я не знаю, какое у нее теперь имя. Она приходилась покойному королю сестрой. Она еще у вас?

– Да, но она никого не принимает. У вас письмо? Она прочтет.

– Нет, я должен с ней переговорить. Идите и скажите, что это один из ее родственников.

– Родственников? – в глазах привратницы мелькнул интерес. – Они почти все умерли от страха или сгинули. Разве в Корнуолле неизвестно? Ее брат погиб в прошлом году в битве, его дети у Вортигерна. Ее собственный сын мертв пять лет.

– Знаю. Я не из семьи ее брата и так же верен Верховному королю, как и она сама. Передайте ей это. И, подождите, вот вам за ваше старание.

Я передал через решетку кошелек, тут же схваченный по-обезьяньи ловко.

– Ладно, передам. Как вас зовут? Не ручаюсь, что она согласится, но я скажу ей ваше имя.

– Меня зовут Эмрис, – я поколебался. – Она меня знает. Передайте ей это, и быстро. Мы будем ждать здесь.

Минут через десять я услышал возвращающиеся шаги. Подумал, что мать, но это оказалась та же старуха. На решетку легла скрюченная рука.

– Она встретится с вами, но не сейчас, молодой господин. Вам нельзя входить. Не сможет выйти и она, пока идет молитва. Она сказала, что встретит вас на тропинке у реки. В стене есть еще одни ворота, но вас никто не должен видеть.

– Ладно. Мы будем осторожны.

В темноте виднелись белки глаз, пытавшихся рассмотреть меня.

– Она сразу вас узнала. Эмрис? Не волнуйтесь. Мы живем в беспокойные времена, и чем меньше сказано, тем лучше, о чем бы ни шла речь.

– Когда?

– Через час после восхода луны. Вы услышите колокол.

– Буду ждать, – сказал я, но решетку уже захлопнули.