Трясинами встречала нас Волынь,пузырчатыми топями; кудани ткни лопатой, взгляд куда ни кинь —везде сплошная цвелая вода.Порою тяжко ухал миномет,тогда вставал кочкарник на дыбы,из глубины разбуженных болотвздымались к небу пенные столбы.Угрюмый профиль вязовой грядыстволами оголенными темнелу нас в тылу, и черный блеск водыорудиям чужим сбивал прицел.Позиция была почти ясна.Грязь – по колено; яростно дрожа,сжирала черной пастью глубинавсе робкие начатки дренажа.В нее, как в прорву, падали мешки,набитые песком; и отступил,покуда кровь стучала нам в виски,кавалерийский полк в глубокий тыл.Мы пролежали до утра плашмя,держась над черной топью навесу,и до утра, волнуя и томя,пел ветер в изувеченном лесу.1929
«Мы улеглись на каменной брусчатке…»
Мы улеглись на каменной брусчаткев потемках очень тесного двора,где фуры громоздились в беспорядке.Вдали угрюмо ухали с утраорудия, – но сколько там ни ухай,однако нас на отдыхе не тронь;и мы лежали, с вечера под мухой,вдыхая застоявшуюся вонь.А в лоджиях, со сна еще не в духе,лишь наскоро перестирнув белье,почти что нагишом сновали шлюхии напевали каждая свое.И лишь одна – на самом деле пела,да так, что хмель бродящего винавыветривался напрочь; то и делопокачивала туфелькой она.И, чем-то в песне, видимо, волнуем,пусть ко всему привыкший на войне,вдруг встал один из нас и поцелуемпочтительно прильнул к ее ступне;гром пушек нарастал, но, встав с брусчатки,мы тот же самый повторили жест,смеясь, и вновь легли на плащ-палаткив потемках, растекавшихся окрест.1930
Винтовки в дыму
В конце дневного переходапо склону вышли мы к селу;на виноградню с небосводаночную нагоняло мглу.Зачем не провести ночевкисредь шелковиц и старых лоз?И пирамидами винтовкипоставил в темноте обоз.И, отгоняя горный морок,костер сложили мы одиниз лоз, из листьев, из подпорок,из обломившихся жердин.Рыдая глухо, как с досады,на пламя ветер злобно дул,почти лизавшее прикладыи достававшее до дул.Одну усталость чуя в теле,сейчас от родины вдали,уже не думать мы умелио горестях чужой земли.Мы грелись им, необходимымтеплом обуглившихся лоз,и веки разъедало дымом —конечно, только им – до слез.1930