Хватит врать

Девять дней. Я считал. Это число осталось у меня в памяти.

Мы столкнулись в коридоре, где висела темень от зимнего дождя, бывают такие дожди, от которых день становится темным, как ночь. А точнее, я выхожу из школьной библиотеки, я зашел туда взять книгу, уже не помню какую, может, «В сторону Свана» – я за нее в тот период жизни брался, но безуспешно. В любом случае, точно не современный роман, их было мало: в министерстве образования, вероятно, считали, что нужно нас защищать от современности, затворять нас в прошлом, заставлять изучать классиков, чтобы мы оставались маленькими учеными обезьянками; итак, я выхожу из библиотеки, крепко сжимая книгу под мышкой, сознание мое еще поглощено мыслями о библиотеке, и Тома идет мне навстречу, а я стою, как зачарованный, и цепенею, я вижу, как он опускает руку в задний карман джинсов, что-то оттуда вытаскивает, это клочок бумаги, который он поспешно сует мне, пока никто не видит, и идет дальше, я отмечаю, что он подготовился заранее, что он выжидал, когда встретится со мной при подходящих обстоятельствах, чтобы это сделать, я озадачен такой избыточной предусмотрительностью, в другом случае я счел бы ее смешной, но я почувствовал, что его одолевает страх, паника, и я догадываюсь, что его страх слишком силен, чтобы объясняться только возможным разоблачением, это еще и страх перед самим собой, страх быть тем, кто ты есть.

Я жду, пока по коридору перестанут бродить, дожидаюсь пустоты, и неважно, что я опоздаю на урок, на который мне очень надо попасть, и вот наконец разворачиваю тот клочок бумаги. На нем просто указано место и время (ничего больше: ни имени, ни подписи, ни приветствия, ни выражения надежды, все сведено к минимуму, таким образом чувства перечеркнуты, и этот клочок бумаги никак не может быть использован в качестве доказательства). У нас новое свидание.

Он выбрал строение у футбольного поля, где хранятся мячи, форма и спортивный инвентарь. Поле пустое, в любом случае, дождь такой сильный, что в футбол играть невозможно, я бегу под этим ливнем, грязь пачкает нижний край брюк. Приблизившись к этой хибарке, я замечаю, что дверь приоткрыта. Тома ждет меня там, одежда у него промокла, вода капает с волос, стекает по щекам – он только что прибежал. Я спрашиваю, как ему удалось открыть дверь, ведь у него же нет ключа, а такие места обычно закрыты, чтобы ничего из хранящихся там вещей не пропало; он отвечает: ни один замок перед ним не устоит, он развлекается этим с детства – вскрывает замки, его отца и двоюродных братьев такая ловкость рук забавляет, его даже постоянно просят показать эти фокусы после воскресных обедов, он немного волшебник.

Тут я осознаю, что это наш первый разговор.

До того говорил только он. В кафе, среди пьяниц и любителей тотализатора, я не очень-то и открывал рот. Потом, в спортзале, был только секс. А теперь, здесь, мы заговорили о том, как он вскрывает замки, об этом даре, который у него обнаружился и который он практикует, а его за это хвалят и подначивают. Я улыбаюсь, когда он об этом рассказывает. Это также и первая моя адресованная ему улыбка. Он улыбается в ответ. Мне кажется, что из этого вырастает близость, как минимум не меньшая, чем от примагничивания кожи, когда тело прижимается к телу.

С волос у него все еще стекает вода, они налипли на лоб, он красив до невозможности. Он садится на матрас. Я делаю так же.

Я не спрашиваю: почему ты так долго ждал, прежде чем подать мне знак? ты сомневался? ты решил больше со мной не видеться, а потом изменил свое решение? Я чувствую каким-то интуитивным знанием, что никогда не должен задавать ему вопросов, никогда не смогу попросить его объясниться. И я раздавлен этим знанием.

Я не говорю: я по тебе скучал. Я чувствую, что не должен проявлять сантиментов, что любые излияния приведут его в ужас.

Я говорю о замкáх. И не вижу в этом никакой метафоры. Просто потому что ее тут нет.

Потом наступает тишина. Наши взгляды меняются: их затуманивают робость и желание одновременно. Приходит очередь поцелуев; хищных поцелуев.

Как только желание утолено, удовольствие завершено, сперма выплеснута, тела удовлетворены, я предполагаю, что все будет как в прошлый раз, в спортзале: молчание, развернутые в разные стороны профили, смущение, поспешное расставание. Но он решает иначе. Он говорит, что дождь пока слишком сильный и нам лучше переждать, что сюда никто не придет. Я понимаю, что он хочет поговорить.