Кирза и лира

Торговцы, видя перед собой молодых солдат, сразу тают, вспоминая, наверное, своих детей и внуков. Именно так вот, когда-то, а может и сейчас, мающихся с голоду где-то далеко от дома, на чужбине, на государевой какой службе… Суют нам, от этого, сердобольные, еды даже немного больше, чем на наш, тот, железный рубль. Генка — он расплачивается! — осторожно передает нам один или два мягких и тёплых, вкусно пахнущих бумажных свертка с едой, и расплачивается, громко брякнув своим железным рублем. Вежливо благодарит, улыбается и кивает головой: «Спасибо вам, бабушка (когда, дедушка), спасибо!..» Мы тоже вежливо благодарим, и скорее, обратным ходом. Теперь уже Валька впереди — все остальные за ним, выскакиваем из очереди. Пройдя вдоль этого рынка метра три-четыре, выбираем глазами недостающие в нашем меню продукты, и опять мягко, но уверенно врезаемся в толпу. Там, у прилавка, всё повторяется: Генка с грустной физиономией скромно просит чего-нибудь на рублик. Мы, с благодарностью, отовариваемся… Генка расплачивается… Быстренько выбираемся. И опять всё с начала… Обычно количество продуктов и их ассортимент, зависят от длины торговых рядов и времени стоянки поезда.

Так и сегодня…

С первого захода мы быстренько отоварились вкусно пахнущей, горячей картошечкой и несколькими огурчиками… Генка мастерски расплатился, бросив, как обычно, в тряпочку продавца, свой железный рубль. Мы, уже повернули на выход… Как Генка тут взвоет вдруг, сдавленным голосом:

— А-а!

Ара чуть ту картошку от испуга не выронил. Поймал, правда, но напрочь испортил товарный вид, размяв пакетик всмятку на своем животе.

— Чё такое? — Мы встали.

— Ты чего?..

Генка стоит, как в штаны наложил, голова, плечи, руки повисли, сам чуть не плачет. Мы его в кольцо: «Ты чего, что случилось? На ногу, что-ли кто наступил?» Торопим его, оглядываясь вокруг, давай, мол, Генка, говори быстрее, а то поезд сейчас пойдет, а мы еды ещё не набрали.

— Ну? Что?

И очередь уже нас тут выдавливает, торопит, мол, не мешкайте ребятки, не мешайте, выходите быстрее, коли уже купили. Вываливайтесь, ну!..

— Ру-убль оборва-ался, — чуть не плача, едва бормочет Генка.

— Ка-ак оборвался?! — В один голос, уже вместе, орем мы.

— Ты что оху..?.. — Мы не верим своим ушам. Что он говорит? Наш единственный, спасительный, продовольственный рубль… — Да ты… Ты, серьезно?

— Да-а! — тянет Генка, виновато кивая головой и шмыгая носом.

— !!

Это катастрофа!

— Ну, бля-а!..

Такого у нас еще не было.

В поездках у нас всё было: рынки были малюсенькими… рынков вообще на станциях могло не быть… продавцы, как бы это сказать, могли, видимо, вообще не иметь в своих родственниках никаких солдат или военнослужащих… Но такого… еще не было.

— Как это… получилось? Ну!

— Рези-инка… оборвалась!.. Перетёрлась, наверное!

— ?!

— Оборва-алась! — втягивая голову в плечи, мямлит, вдрызг расстроенный Генка. Так ведь и мы сильно расстроены, даже более того…

— Дать бы тебе щас по шее… Чтоб бошка твоя…

— Резинка у него, понимаешь, перетерлась!..

Что уж теперь говорить об этом… Бей — не бей, рубль не вернешь! Наелись, называется! Ну, Генка, гад! Мы, а для нас это действительно трагедия, и неожиданно это и неприятно, как мешком по голове саданутые, обречённо и расстроено вываливаемся из толпы. Всё. Приехали. У нас еды — как раз одному человеку, на один зуб. Ну, что ты будешь делать, а? И поезд уже сейчас пойдет… Всё! Голодные и злые на Генку, плетемся к своему вагону. И там уже, поди, всё без нас, понимаем, съели…

Таким вот образом Генка и провинился перед нами. Оборвался у него, видите ли, при расчете, единственный наш, спасительный наш железный, на резинке рубль. Генка обычно, держа его двумя пальцами за краешек, там, где тоненько просверлено и привязана резинка, протягивает его продавцу. А потом, как бы, щедро так — без сдачи, мол! — сам бросает его на кучу мелких денег лежащих перед продавцом. Там, обычно, всегда есть горка всякой меди и железа, в смысле денег. При этом, даже мы слышим, как наш рубль, чётко и железно, брякается о горку своих собратьев там, в железной денежной кучке. Но… тонкая желтая упругая резинка, ещё быстрее, мгновенно и совершенно незаметно, возвращает наш рубль обратно, к нам. Блюм, значит, в Генкин рукав, и порядок, начинай сначала. Этот Генкин фокус красиво работал и на сцене, и в быту, в смысле, кормил нас. Всегда всё было четко, всё отработано, как по инструкции, как по чертежам. И вот, тебе на — облом. Да полная катастрофа, а не облом! По шее Генке дать, что ли?

— Щас как… — запоздало замахивается Ара.