Читаем Китайский массаж полностью

Один раз, два раза ещё ничего, но день за днём объедать стариков доколе можно? Родители жили бедно. Короче, можно сказать, принуждали они доктора Вана и Сяо Кун уехать. Выживали их. Наверняка это Гу Сяонин придумала, даже не наверняка, а точно! Доктор Ван и уехал бы, но как же медовый месяц, обещанный Сяо Кун? Он ничего не стал говорить, а в душе смешивались обида и негодование. Не мог он сказать Сяо Кун, просто не мог.

Не мог, а придётся. По крайней мере, надо объяснить девушке, что вынужден остаток медового месяца перенести на потом. Вечером они с родителями вместе «посмотрели» новости, а потом пошли с Сяо Кун в свою комнату. Доктор Ван сел на краешек кровати, взял Сяо Кун за руку, словно хотел что-то сообщить, но сдерживался. А Сяо Кун взяла и поцеловала его. Теперь тем более он не мог ничего ей сказать. Сяо Кун целовала и одновременно раздевала его. Когда девушка стягивала с доктора Вана свитер, то на минуту оторвалась от его губ, и он хотел было начать разговор, но Сяо Кун снова заткнула ему рот поцелуем. Доктор Ван понял, что девушка хочет заняться любовью, но у него совершенно не было настроения. Душу переполняли тоска и нерешительность. Сяо Кун тем временем уже полностью разделась, и от её тела волной исходил жар. Девушка потянула его на кровать со словами:

— Любимый, давай же!

Доктор Ван, честно сказать, не испытывал особого желания, но нельзя же отказывать Сяо Кун! В итоге их тела сплелись. Сяо Кун обвила его ногами за талию и вдруг, как на уроке математики, спросила:

— Сколько нас?

Доктор Ван приподнялся на вытянутых руках и ответил:

— Мы с тобой — единое целое, один человек.

Сяо Кун подпёрла его лицо рукой:

— Правильно, любимый! Вот и запомни, навсегда запомни — мы с тобой один человек. Всё, что ты думаешь, всё, что хочешь сказать, я знаю. Ничего не говори. Мы с тобой — один человек, вот как сейчас. Ты внутри меня. Мы — единое целое!

Доктор Ван слышал все её слова и, не успев ей что-нибудь ответить, вдруг испытал сильнейшее возбуждение, по телу вдруг прокатилась обжигающая волна, и он кончил неожиданно для самого себя. Его тело резко дёрнулось вверх, замерло, а потом устремилось вперёд, и одновременно из глаз брызнули слёзы. Слёзы текли по щекам, по подбородку и капля за каплей падали на лицо Сяо Кун. Девушка вдруг открыла рот, словно хотела выпить слёзы любимого мужчины. Сиюминутное желание возымело странный эффект, и Сяо Кун тоже кончила. Этот короткий любовный экспромт вышел удивительным — они ещё толком не начали и ничего не сделали, а получилось так хорошо, почти идеально. Сяо Кун разом опустила ноги, выпрямилась, выгнулась в пояснице, а потом тоже замерла. Но душа плыла куда-то, скользила в невесомости, прочь отсюда. Очень опасно. В этот критический момент Сяо Кун схватила доктора Вана за уши и крепко их сжала. Чувствовалось, что девушка готова в любой момент разжать пальцы. Ах, как опасно! Она притянула к себе доктора Вана, желая ощутить вес его тела, в надежде, что эта тяжесть пригвоздит её на месте.

— Обними меня покрепче! Придави меня! Не дай мне улететь одной… Я боюсь!

Глава вторая

Ша Фумин

В десять утра, когда доктор Ван пришёл к Ша Фумину «не один», чтобы «посмотреть», у Ша Фумина как раз начиналась боль в желудке. Желудок чётко болел по часам: утром — в десять, днём — часа в три-четыре, и ещё раз уже под утро. Но сейчас Ша Фумин уже научился справляться с болью: как только желудок начинал беспокоить, он тут же находил в кармане обезболивающее, совал в рот, разжёвывал, проглатывал, и через несколько минут боль отпускала. Китайская медицина хорошо работает, но она никогда не сможет дать немедленных результатов, в отличие от западной.

Пока Ша Фумин разжёвывал в холле лекарство, доктор Ван стоял перед дверью с вывеской «Массажный салон Ша Цзунци. Работают слепые массажисты» и громко кричал: «Эй, директор Ша!» Доктор Ван в конечном итоге переступил через порог. Он не стал кричать: «Дружище!», зато орал: «Директор Ша!» особо зычно, словно гудок грузовика. Ша Фумин вышел и с порога начал обмениваться с доктором Ваном вежливыми фразами. Доктор Ван представил ему Сяо Кун, причём очень официально, назвав девушку «доктором Кун». Ша Фумин сразу понял, что они и впрямь ещё не женаты.

Обмен любезностями вышел довольно коротким — всего минуты две, потом Ша Фумин отвёл доктора Вана в комнату отдыха. В комнате отдыха повисло гробовое молчание, хотя доктор Ван кожей ощутил, что здесь полно народу и что все присутствующие поднялись с мест. Он сначала застыл на месте, а потом улыбнулся и спросил:

— У вас никак собрание?

Ша Фумин ответил:

— Собрания обычно по понедельникам. Сегодня повышение квалификации.

— Очень кстати, я тоже поучился бы.

Ша Фумин засмеялся в ответ:

— Мой однокурсник шутит. Потом, когда будет время, ты их сам чему-нибудь поучишь. Теперь образование так себе — одно поколение выпускников хуже другого, нечего сказать, с нами не сравниться.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека китайской литературы

Устал рождаться и умирать
Устал рождаться и умирать

Р' книге «Устал рождаться и умирать» выдающийся китайский романист современности Мо Янь продолжает СЃРІРѕС' грандиозное летописание истории Китая XX века, уникальным образом сочетая грубый натурализм и высокую трагичность, хлёсткую политическую сатиру и волшебный вымысел редкой художественной красоты.Р'Рѕ время земельной реформы 1950 года расстреляли невинного человека — с работящими руками, сильной волей, добрым сердцем и незапятнанным прошлым. Гордую душу, вознегодовавшую на СЃРІРѕРёС… СѓР±РёР№С†, не РїСЂРёРјСѓС' в преисподнюю — и герой вновь и вновь возвратится в мир, в разных обличиях будет ненавидеть и любить, драться до кровавых ран за свою правду, любоваться в лунном свете цветением абрикоса…Творчество выдающегося китайского романиста наших дней Мо Яня (СЂРѕРґ. 1955) — новое, оригинальное слово в бесконечном полилоге, именуемом РјРёСЂРѕРІРѕР№ литературой.Знакомя европейского читателя с богатейшей и во многом заповедной культурой Китая, Мо Янь одновременно разрушает стереотипы о ней. Следование традиции классического китайского романа оборачивается причудливым сплавом СЌРїРѕСЃР°, волшебной сказки, вымысла и реальности, новаторским сочетанием смелой, а РїРѕСЂРѕР№ и пугающей, реалистической образности и тончайшего лиризма.Роман «Устал рождаться и умирать», неоднократно признававшийся лучшим произведением писателя, был удостоен премии Ньюмена по китайской литературе.Мо Янь рекомендует в первую очередь эту книгу для знакомства со СЃРІРѕРёРј творчеством: в ней затронуты основные РІРѕРїСЂРѕСЃС‹ китайской истории и действительности, задействованы многие сюрреалистические приёмы и достигнута максимальная СЃРІРѕР±РѕРґР° письма, когда автор излагает СЃРІРѕРё идеи «от сердца».Написанный за сорок три (!) дня, роман, по собственному признанию Мо Яня, существовал в его сознании в течение РјРЅРѕРіРёС… десятилетий.РњС‹ живём в истории… Р'СЃСЏ реальность — это продолжение истории.Мо Янь«16+В» Р

Мо Янь

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее