За дверью, пройдя через короткую прихожую, они остановились, всматриваясь внутрь большой, тускло освещенной комнаты. Глазам Кэбота потребовалась целая минута на то, чтобы приспособиться к полумраку и рассмотреть ее внутренности. Можно сказать, что обстановка была спартанской, разве что сундуки у стены. Да слева стояла какая-то низкая плоская коробка, квадратная, со стороной около четырех футов. Дно коробки была присыпано, то ли обрывками ткани, то ли тряпками. Рядом стояли небольшие миски и ведро. В дальнем углу комнаты горой были навалены меха, представлявшие собой своего рода диван.
На диване восседал кюр. Это был Пирр, на руках которого сидела маленькая, белая фигурка, перебиравшая и грызшая его мех.
— Она ухаживает за ним, — прошептал Пейсистрат. — Если находит блох, то должна их съесть.
Длинная легкая цепь, длиной примерно футов тридцать — тридцать пять, соединяла кольцо в полу, около коробки с кольцом на высоком кожаном ошейнике, который плотно облегал шею белой женской фигуры, ошейнике кюрского домашнего животного.
Кэбот какое-то время с интересом наблюдал за усилиями девушки сидевшей на руках зверя, за шерстью которого она ухаживала.
— Она — домашнее животное кюра, — хмыкнул Кэбот.
Девушка, должно быть, услышала звук его голоса, поскольку обернулась, и, внезапно, воскликнула:
— Тэрл! Тэрл Кэбот!
Она немедленно была сброшена на пол. Звякая звеньями легкой, длинной цепи по каменным плиткам пола, брюнетка поднялась на четвереньки, а затем встала на колени, с ясно читаемым на ее лице испугом, посмотрела сначала на Пирра, потом на Кэбота, и прижала обе руки ко рту.
— Она — домашнее животное, — пояснил Пейсистрат. — Ей не разрешают говорить.
Пирр что-то бросил брюнетке на языке кюров, и даже не понимая его языка в его полуфырканье, полурычанье можно было различить клокотание ярости.
Со скрежетом волочащейся по полу цепи, тянущейся за ее ошейником, девушка метнулась к низкой плоской коробке, запрыгнула в нее и, дрожа от испуга, присела на прикрывавшие дно тряпки.
— Пирр не доволен ею, — прокомментировал Пейсистрат. — Он отослал ее на место. Она может быть убита.
— Запрыгивая, — заметил Кэбот, — она цепью опрокинула миску, очевидно, ту, что была с водой.
Конечно, жидкость выплеснулась на пол. Теперь девушка испуганно переводила взгляд то на кюра, то на лужицу воды, и неудержимо тряслась всем телом, словно в лихорадке.
— Она неуклюжа, — пожал плечами Пейсистрат. — А неуклюжесть не позволена домашним животным кюров.
— Не думаю, что ее станут убивать за то, что она вскрикнула, или за то, что она пролила воду, — предположил Кэбот.
— Поверь, они могут, — сказал Пейсистрат.
— Да ладно, — отмахнулся от него Кэбот. — Разве нескольких касаний стрекалом или даже словесного выговора поддержанного ударом плети, не будет достаточно, чтобы поощрить ее быть не столь неуклюжей и небрежной? Женщины что, перестали понимать такое отношение?
Конечно, поведение рабынь должно быть подобающим, раз уж они носят ошейники. От рабыни ожидается, что она будет неприметной, что прислуживать будет кротко и ненавязчиво, что будет скромной, рафинированной, сдержанной, внимательной, почтительной и изящной. Она не свободная женщина, в конце концов. Она в ошейнике. Она — рабыня.
— Поверь, все очень серьезно, — попытался убедить его Пейсистрат, — многие были убиты или отправлены в скотские загоны за меньшее.
— Тогда они быстро лишились бы всех своих домашних животных, — заметил Кэбот.
— Не думаю, — хмыкнул Пейсистрат. — Одно домашнее животное можно легко заменить другим, например, рабыней из Цилиндра Удовольствий.
— Понятно, — нахмурился Кэбот.
— И это знание, — сказал Пейсистрат, — поощряет наших девок в Цилиндре Удовольствий быть очень рьяными в том, чтобы клиенты были ими довольны.
— Могу себе представить, — кивнул Кэбот.
— Конечно, — поддержал Пейсистрат.
— Но это было бы другое домашнее животное, — заметил Кэбот.
— Естественно, — согласился Пейсистрат. — Но для кюра это не имеет особого значения. Для них все человеческие женщины на одно лицо.
— Это понятно, — сказал Кэбот, хотя сам он в этом уверенности не чувствовал.
— Многие даже не могут отличить одну от другой.
— Интересно, — протянул Тэрл.
— Ты, конечно, отметил, — указал Пейсистрат, — что она выкрикнула твое имя, имя свободного мужчины.
— Это была оплошность, — отмахнулся Кэбот.
— Домашним животным и рабыням, не позволены такими оплошности, — напомнил Пейсистрат.
Обычно рабыням не разрешают называть свободных мужчин и свободных женщин по их именам. Это расценивается как дерзость. Некоторые гореане также считают, что имя свободного человека прекрасная и благородная вещь, таким образом нельзя позволить, чтобы простая рабыня касалась его своими губами и языком. Этот запрет, также служит и для того, чтобы еще раз напомнить невольнице, что она — простая рабыня.
Пирр оставил свой меховой диван, и сердито прошагал к коробке или кровати брюнетки. Та вскрикнула и прижалась головой к тряпкам.