Кладбище Кроссбоунз

Альварес громко вздохнул:

– Le ruego que me disculpe[26].

– Откуда мне знать, что это извинение?

– Поверьте, это так. И далось оно мне с трудом.

Я ожидала, что он отвернется, но Альварес продолжал в упор рассматривать меня. Пытался запомнить цвет моих глаз и форму губ?

Мне даже стало неловко от его взгляда.

– Может быть, мы все-таки поедем?

– Если вы настаиваете, – ответил он и наконец взялся за руль.

Вскоре машина влилась в транспортный поток на Ньюкомен-стрит. Я украдкой посмотрела на Альвареса, отметив про себя чересчур длинные волосы, падавшие на лоб, и густую щетину, которая через день станет короткой бородкой. Не считая дорогой одежды, он никак не заботился о себе, вернее, забывал заботиться. Интересно, как его жена относится к тому, что он каждый вечер поздно приходит домой? Скорее всего, в их семье не принято задавать вопросы и каждый делает то, что ему нравится.

– Готов поспорить, что Бернс выкрутил вам руки, поручая это задание, – предположил Альварес.

– Угадали. Наверное, зря я не ответила ему твердым «нет», – отозвалась я и выглянула в окно. Мы с черепашьей скоростью ползли по Уолворт-роуд. Перед халяльным супермаркетом стояла группа женщин в хиджабах. Было трудно понять, разговаривают они или молчат, потому что не только волосы, но и рты скрывались под тканью.

– Будь моя воля, никуда бы не поехала.

– А я думал, что психологи обожают копаться в чужих мозгах.

– А я и обожаю, но какой смысл работать с психопатами? Они по большей части неизлечимы. Если у тебя расстройство личности, то существуешь только ты сам, и больше ничто. Перешагнешь через собственных умирающих детей, не испытывая при этом никаких угрызений совести, лишь бы получить желаемое.

Альварес смерил меня пристальным взглядом.

– Мне почему-то кажется, что вы напуганы.

– Неправда. Просто немного тревожно.

– Но ведь это одно и то же.

Я уже собралась поправить его, но мы уже въехали на автостоянку клиники Модсли на Денмарк-Хилл. Всегда питала теплые чувства к этому месту. Здесь проходила стажировку и в течение пяти лет делила с Теджо квартирку в Кэмберуэлле, которая сотрясалась всякий раз, когда мимо с грохотом проезжал поезд. В буфете, словно зубы при ознобе, каждые пятнадцать минут позвякивали банки с джемом. Впрочем, со временем мы научились этого не замечать.

Следом за Альваресом я прошла через колоннаду. Мне всегда нравилось величие этого здания с его колоннами и мраморными полами в шахматную клетку. Клиника Модсли была построена на волне викторианской веры в науку, когда людям казалось, что излечимо все, даже безумие.

Альварес бегом пустился впереди меня по лестнице. К четвертому этажу он даже не запыхался. С каким удовольствием я бы бросила ему вызов, но не здесь, а в моей клинике. Добежал бы он там до моего кабинета?

Я с трудом представляла себе, что за женщина ждет нас в кабинете психотерапевта. В молодости я была убеждена, что прошлое оставляет отпечатки на лицах людей и если достаточно долго вглядываться в чью-то физиономию, то можно вычислить, что за плечами у этого человека. Мэри Бенсон сильно изменилась с тех пор, как шесть лет назад ее фото украшали развороты всех таблоидов. Тогда это была типичная барменша – искусственная блондинка со щербатой улыбкой, любительница откровенных декольте. Теперь ее невозможно узнать.

Она смотрела на нас, и лицо ее было лишено какого-либо выражения: ни свидетельств совершенных убийств, ни той лжи, которую она в свое время пыталась выдать за правду.

Истощение тому причиной или долгое одиночное заключение, но она разучилась общаться с людьми. Седые волосы были неровно подстрижены и доходят до плеч. Вряд ли ей больше пятидесяти, но выглядит она как старуха. Таких полно в гостиной любого дома престарелых перед экраном телевизора.

Я назвала свое имя, и ее взгляд скользнул в моем направлении.

– Кто это с вами?

– Сержант Альварес, Мэри. Надеюсь, вы помните меня? – произнес мой спутник.

– Как же можно вас забыть? – Она кокетливо поправила волосы, затем аккуратно сложила руки на коленях, словно перчатки, которые больше некуда положить.

Садясь, я обратила внимание, что взгляд Мэри устремлен куда-то в середину комнаты, будто окружающие предметы ей неинтересны. Неожиданно до меня дошло: да она же почти слепа!

– В чем же дело? – за долгие годы курения голос Бенсон охрип и огрубел. Она слегка повернула голову в мою сторону, пытаясь на слух уловить нюансы разговора.

– Полиция попросила меня навестить вас, Мэри. Ничего серьезного. Нет причин беспокоиться.

Женщина громко и неприятно рассмеялась. На какой-то миг передо мной возникла та, что многие месяцы держала журналистов в вечном напряжении. Не иначе как ее странная плотоядная улыбка магнитом притягивала людей.

– Меня уже ничего не беспокоит, доктор, – ответила она и прикоснулась к золотому нательному крестику у себя на шее. – У меня есть все, что мне нужно.

– Как с вами обращаются в Рэмптоне?

Она снова потрогала крестик, словно я была злым духом, от которого может спасти только вера.