– Галатея! – так пел исполин, – белее ты белоснежных головок бирючины, свежее луга, усеянного цветами, стройнее высокой ольхи, резва ты как нежный козленок. Галатея! ты нежнее пушка лебединого и свернувшегося молока, но вместе с тем ты и тверже скалы и дуба, неукротимее медведицы… Ты бежишь от моей печали как олень, преследуемый собаками, или, лучше, как воздушное дыхание. А если бы ты меня знала, раскаялась бы ты в своем упорстве, прокляла бы свою недоступность и постаралась бы пленить меня. Есть у меня глубокая пещера в горе, и там не почувствуешь ты ни полдневного зноя, ни ночного холода; есть у меня деревья, отягченные яблоками, есть лозы с золотыми и пурпурными гроздьями, и как то, так и другое храню я для одной тебя. В лесной тени найдешь ты землянику и персики, каштаны и другие плоды; всякое дерево обязано тебе служить. Все эти овцы и козы – мои; много еще бродит их в долинах, много – в лесах, много также находится в пещере, в хлеву, и если бы ты спросила, сколько их, – я бы не мог дать тебе ответа. Только бедный считает свой скот! Если б я стал похваляться им, ты бы мне не поверила; сама должна ты увидеть, как переполнено вымя у моих овец и козочек. Молоко, белое как снег, всегда у меня в изобилии; часть его идет на питье, другая на сыр. И необыкновенные, не легко добываемые дары – не зайцев или молодых коз, не пару голубей или гнездо с пташками – получишь ты от меня! У меня есть два медвежонка, только что пойманные в горах и так похожие друг на друга, что едва ли тебе различить их, и с этими медвежатами можешь ты играть, – их получишь ты в дар от меня.
Покажи над волнами свою миловидную головку, Галатея, и приди сюда, не отвергая даров моих. Наружность моя мне, право, известна, еще недавно смотрелся я в зеркало вод, и мне понравился мой вид. Посмотри, как я велик! Сам Зевс на небесах и тот не более меня. Изобильные и крепкие волосы высятся над важным челом моим и, подобно лесу, покрывают плечи. Посреди лба, величиною с могучий щит, огромный и блестящий глаз. Разве не одним блестящим кругом смотрит с высоты небесной на обширную землю Гелиос?
Вспомни, что отец мой, владыка вашего моря, будет твоим свекром. Сжалься же, Галатея, услышь мольбы мои, одной тебе я покоряюсь. Я презираю и Зевса, и небо, и всесокрушающую молнию, но тебя я почитаю, и гнев твой для меня ужаснее молнии. Если бы ты не любила, я легче переносил бы твое презрение. Но отчего любишь ты Акида, а меня презираешь; отчего объятия его предпочитаешь моим? Акид может нравиться, он может – с прискорбием сознаюсь в том – нравиться тебе; но попадись он мне под руку, тогда увидит, что есть-таки сила в исполинском моем теле. Я разорву его на части, я поволоку по полю содрогающееся его сердце, его изодранные члены, и побросаю их в твои волны – соединяйтесь тогда. Сердце мое пылает яростью, оскорблена любовь моя; в груди моей бушует Этна со всем ее пламенем. А тебе, Галатея, все это ни почем!
Тщетны были рыдания циклопа, и вдруг вспрыгнул он и стад неистовствовать как бешеный бык. Увидел он Галатею и Акида, спокойно отдыхавших, не опасаясь чудовища,
– Вижу вас! – вскричал он разгневанный, так что на голос его отозвалась Этне, – и клянусь, в последний раз нежитесь вы вместе!
Испуганная Галатея нырнула в море, а Акид бежал и кричал устрашенный:
– Спаси меня, Галатея! Спасите меня, отец мой и мать, – я пропал!
Дикий циклоп преследует его, отторгает от горы скалу и мечет ее в юношу. Только крайняя оконечность утеса попала в него, и он был ею весь покрыт и раздавлен.
Умоляемые о спасении родители и Галатея не могли спасти Акида, но превратили его, – то дозволил рок, – в реку. Алая кровь текла из-под скалы. Вскоре алый цвет стад мало-помалу исчезать и река приняла цвет воды, мутной от дождя.
Скоро исчез и этот цвет, и светлая река потекла из-под треснувшей скалы. Вдруг – о чудо! – из пучины вынырнул до пояса юноша с увенчанною тростником головой. То был речной бог Акид. Он стал только более прежнего и лицо его, как речного бога, приняло голубоватый цвет. До сих пор река эта называется Акидом.
18. Пик и Цирцея
Латинский царь Пик, сын Сатурна, был красивый, юный герой, любимый всеми нимфами гор и вод Лациума. Сам же он любил только молодую супругу свою, дочь Януса и Венилии, прелестную нимфу Каненту, т. е. певицу. Это имя было дано ей было за чарующее ее пение. Бывало, идет она по полям, распевая, а скалы, деревья, лесные звери, прислушиваясь, идут вслед за нею; реки задерживают свое течение, птицы, летя в воздухе останавливаются в своем полете. Однажды тешилась она своим искусством, а супруг ее Пик в лесах лаврентских охотился на вепря. Бодро сидел он на борзом коне, держа в девой руке два копья; пурпурное одеяние его было стянуто золотой пряжкой.