Классические мифы Греции и Рима

Не пробуждает там утренней зари петух, лай псов не нарушает глубокой тишины; не слышно ни рева зверей, ни людского говора. Лишь у подножия скалы струится ручеек Лета и своим, едва слышным журчаньем манит ко сну. Перед входом в пещеру цветет плодовитый мак и бесчисленное множество других трав, из сока которых ночь собирает лишающий чувств сон, чтобы с небесною росой разлить его по всей земле. Во всем чертоге Сна нет ни одной скрипучей двери, на порогах – ни одного сторожа. В дальнем, внутреннем покое, на кровати из черного дерева мягкая постель под черным пологом. На ложе том распростер усталые, ослабевшие члены свои владыка снов. Вокруг него, в различных положениях, лежат быстролетные сны, бесчисленные, как листья древесные, как полевые колосья.

Когда взошла Ирида в жилище бога, ярко осветилось оно блеском ее одежды. Пораженный этим блеском, с трудом поднял Сон свои очи и долго не мог еще преодолеть дремоты своей. Наконец освободил от нее свои члены и, опираясь на руку, спросил богиню о причине ее прибытия.

И сказала Ирида:

– О, Сон! ты подаешь успокоение всему существующему. Самый кроткий из богов, ниспосылаешь ты людям мир душевный и рассеваешь их заботы; ты освежаешь члены, усталые от дневного труда, и обновляешь их. Пошли Алкионе в Трахину сны, чтобы не ложно изобразили они гибель Кепка и крушение его корабля. На то воля Геры.

Исполнив поручение, поспешила Ирида в обратный путь – чувствовала она уже, что сон проникал в ее тело. По прежнему радужному пути своему возвратилась она на Олимп.

Из тысячи сыновей своих Сон призывает Морфея, умевшего принимать вид людей, облекаться в их одежды, подражать их движениям, даже речам. Морфей изображал лишь людей, другой же сын бога сна (люди его звали Фебетор) превращался в диких зверей, змей и птиц. Третий же, Фантаз, принимал вид безжизненных предметов, скал, воды, досок. Эти трое являлись лишь царям и героям, остальные же – простому народу. Божественный старец Сон поручает Морфею исполнить веление Геры, а сам, объятый сладкою дремотой, вновь опускается на мягкое ложе.

Быстро на беззвучных крыльях своих долетел во мраке ночи Морфей до Трахины и принял вид Кеика. Бледный, как мертвец, обнаженный стал он пред ложем злосчастной супруги; влажна была борода его, с головы падали тяжелые капли воды. Наклонившись над изголовьем Алкионы, грустный промолвил он ей:

– Узнаешь ли ты своего Кеика, злосчастная супруга, или изменила образ мой смерть? Да, изменила: не супруга ты видишь, а тень его. Не помогли мни, Алкиона, ни мольбы твои, ни обеты. Погиб я, не думай о моем возврате. В Эгейском море настигла нас буря, разбила корабль наш, и волна залила мне уста в то время, как напрасно силился я произнести твое имя. Не вестник сомнительный приносит тебе эту горькую новость, не смутная молва; сам Кеик возвещает тебе беду свою. Встань, облекись в одежды печали, и слезами почти меня, чтобы не сошел я неоплаканным в область Аида.

Глубоко вздохнула Алкиона во сне и простерла руки к удалявшемуся супругу. «Останься, милый! куда спешишь ты? Пойдем вместе!» – Так говорила она и пробудилась. Осматривается она вокруг, ищет глазами Кеика: нигде не видать его.

В отчаянии ударяет она себя в грудь, раздирает одежды свои, и когда кормилица спросила ее о причине скорби; то так ответила ей:

– Уже нет Алкионы; вместе с Кеиком погибла она. Потонул Кеик: я узнала его в сновидении. Погиб он. Моря бесчувственней была бы душа моя, если бы пожелала я еще жить. Нет, за тобою последую я, дорогой мой! Если не в одной ypне погребен будет прах наш, то хоть имена наши вместе будут начертаны на одном камни могильном.

Было утро. Печальная, вышла из дому Алкиона на берег, к тому месту, с которого следила взором за отправлявшимся на Кларос супругом, и припоминала час их прощанья. И вот на море, в некотором отдалении от берега, видит она будто труп человека. Она не ошиблась. Глубоко тронул ее вид несчастного, хоть и незнакомца, потерпевшего кораблекрушение.

– Жаль мне, злосчастный, тебя, кто бы ты ни был! Горе супруге твоей, если имел ты супругу!

Так восклицала она. А между тем все ближе и ближе прибивает волна тело к берегу, и чем дольше смотрит на него Алкиона, тем большим ужасом исполняется сердце ее. Труп уже недалеко от берега. Это Кеик.

– Это он! – восклицает Алкиона и разрывает одежды свои, рвет не себе волосы и, простирая к супругу дрожащие руки, говорит: – Таким-то возвратился ты ко мне, дорогой мой, злосчастный супруг!

У самого взморья была плотина, сооруженная для того, чтобы дать первый отпор гневному морю, чтобы остановить бурные волны его. На этой плотине очутилась Алкиона: диво, как могла она перелететь туда.

Крыльями прикасаясь к поверхности вод, летит превращенная в птицу Алкиона далее и жалобными криками наполняет воздух. Юными крыльями прижимается она к бездыханному телу супруга и жестким, холодным клювом своим напрасно целует его. Приподнялся Кеик: не знают люди, почувствовал ли он те поцелуи или поднялся от напора волн. Но Кеик почувствовал их.