Классические мифы Греции и Рима

Обрадовался Гектор таким словам брата, вышел вперед перед ратью и успокоил троянцев. Ахейцы же, увидев Гектора, стали целиться в него копьями и камнями: но громко воскликнул к ним Агамемнон:

– Стойте, аргивяне! Не мечите копий, сыны Ахайи! Гектор хочет говорить с нами.

Ахейцы остановились и смолкли, и Гектор стал в середине между двумя враждебными ратями и сообщил предложение Париса.

Молча стояли ахейцы, наконец Менелай прервал молчание и сказал:

– Внемлите же теперь и мне: сердце мое больше чем у кого-либо из вас томится печалью. Кажется, близок теперь конец бедам, переносимым нами из-за вражды между мной и Парисом; один из нас – тот, кого обречет судьба, – должен погибнуть. Вы же, не медля, примиряйтесь и кладите конец многолетней войне. Несите, троянцы, двух ягнят: белого – в жертву Солнцу, черного – и жертву матери Земле, а мы, ахейцы, заколем третьего – Крониду Зевсу. Призовите сюда и старца Приама – пусть сам он скрепит нашу клятву, да будет она непреложна: уж больно сыны его горделивы и вероломны.

Так говорил Менелай, и радостью преисполнились троянцы и ахейцы, надеясь на скорый конец изнурительной для обоих народов брани. Сошли воители с колесниц, сняли с себя доспехи и положили их на землю.

Гектор послал в город двух глашатаев – принести жертвенных агнцев и вызвать Приама. Агамемнон велел Талфибию принести ягненка из стана ахейцев.

Между тем Ирида, приняв образ прекраснейшей из дочерей Приама – Лаодики, супруги Антенорида Геликаона[75]

, явилась к Елене.

Елена сидела в своем тереме и ткала большой покров, изображая на нем битвы и бранные подвиги троянцев и данайцев в войне, поднятой из-за нее. Подошла к ней Ирида и сказала:

– Пойдем, дорогая, со мною; посмотри, какое чудо творится перед стенами Трои. Ахейцы и троянцы, сошедшиеся в поле с враждой и громкими криками, безмолвно стоят теперь – рать против рати: покоятся воители, облокотясь на щиты и воткнув копья в землю.

Слова Ириды пробудили в душе Елены сладкие чувства, мысли о прежнем супруге, родном городе и родителях; надев свои сереброцветные одежды, с глазами, полными слез, поспешно вышла она из терема, сопутствуемая двумя служительницами – Эфрой и Клименой. Пришли они к Скейским воротам; здесь был в то время Приам и другие старцы – с башни смотрели в поле, на рати троянцев и ахейцев. Когда увидали старцы подходящую к башне Елену, тихим голосом заговорили между собой:

– Нет, нельзя осуждать троянцев и ахейцев, что они ведут войну за такую женщину и терпят из-за нее великие беды: бессмертным богиням подобна она красотой; только пусть лучше она удалится на данайских кораблях в Элладу, а то вовлечет и нас, и детей наших в новые беды.

Приам дружелюбно подозвал к себе Елену:

– Подойди сюда ближе, дитя мое, и сядь возле меня; отсюда ты увидишь и первого мужа своего, и родных, и друзей. Подойди – ты передо мной не виновата: войной покарали нас боги. Скажи мне, кто этот могучий воитель, выдающийся ростом и величием перед другими ахейцами? Есть среди них и выше его, но такого прекрасного и благородного видом воина никогда не случалось мне видеть; царю подобен этот воин.

Отвечала Елена Приаму:

– Слова твои, свекор, исполняют меня скорбью и страхом. Лучше мне было предпочесть лютую смерть, чем, покинув и родину, и дочь, и друзей, следовать за твоим сыном. Но так поступила я и лью теперь об этом горькие слезы. Спрашивал ты меня: кто тот воин? То – сын Атрея, могучий Агамемнон, мудрый правитель и доблестный воин.

Прекрасная Елена была прекрасна также и в скорби

– Был он мне деверем; ах, если бы он теперь был им…

– О, счастливец Агамемнон, – воскликнул Приам, глядя на него с удивлением. – Сколько народов ахейских повинуются тебе. Некогда был я в обильной виноградом фригийской земле, видел я там бесчисленную рать быстроконных фригийцев – станом стояли они вдоль берегов Сангария; пристал и я к ним, как верный союзник: но не столько их было тогда, как здесь ахейцев. Ну, а это кто, дитя мое: он целой головой ниже Агамемнона, но шире в плечах и сильнее грудью; доспехи его покоятся на земле, сам же он ходит взад и вперед по рядам данайцев?

– То – Лаэртид Одиссей, муж мудрый и хитрый; родом он с каменистой Итаки.

– Правду ты говоришь, – сказал Елене Антенор, сидевший рядом с Приамом. – Раз был у нас Одиссей – прислали его к нам послом, вместе с воинственным Менелаем, по твоему делу; я их тогда принимал у себя в дому и угощал дружески: тут узнал я их обоих. Бывало, стоят они перед собранием троянцев – широкоплечий Менелай выше Одиссея целой головой; а сядут – Одиссей против Менелая много почтенней кажется. Когда, бывало, говаривали они пред собранием – Менелай говорит коротко, бегло, но разительно, метко, а Одиссей начнет говорить – встанет и стоит тихо, очи потупит в землю, скипетр в руках держит неподвижно: подумаешь – или злобствует, или умом недалек. Но когда, бывало, возвысит он мощный свой голос – речи летят из уст его, что снежная вьюга, и никто из смертных не был бы, кажется, в силах состязаться с ним.