Классические мифы Греции и Рима

Но тут встал один из чужеземцев, стеная и потрясая головой и руками, воскликнул: «Пилад, разве ты не видишь эту ужасную преследовательницу, не видишь, как хочет она задушить меня. А вот и другая, она изрыгает огонь и смерть, крылатая, в одной руке держит она мать мою, другой же сбрасывает на меня целую гору. Куда бежать мне?» То ревел он, как вол, то лаял, как собака. В страхе недвижимо смотрели мы на юношей, и вдруг тот юноша, что издавал пронзительные крики, с обнаженным мечом бросается на наше стадо, неистово наносит быкам тяжелые раны, думая, что преследует эриний. Тогда мы приготовились к отпору; собрали весь народ – с такими полными сил юношами нам, пастухам, трудно было бы справиться. После долгих беснований юноша упал, наконец, на землю с пеной у рта, и тогда-то, пользуясь благоприятной минутой, мы вместе со всем народом бросились на него. Но друг его поспешил к нему на помощь, отер пену с лица его, прикрыл тело одеждой и отбивал все наносимые ему удары. Скоро пришел юноша в чувство и, видя, как толпы народа, окружив, бросают в него камни, воскликнул: «Пилад, вооружись мечом и следуй за мной!» Так он сказал, и оба с обнаженными мечами бросились на нас. Мы разбежались. Но в то время как юноша преследовал одну часть толпы, другая вернулась и снова стала метать в него камни. Долго не прекращалась битва. Наконец, утомленные, припали юноши к земле, мы подбежали, камнями выбили из рук их мечи, а самих связали. Привели их затем к царю, а царь прислал нас сюда, чтобы ты как можно скорей приготовила священную воду для жертвы. – Сказав это, пастух поспешил к своим товарищам.

Скоро служители храма привели связанных Ореста и Пилада. Но древнему обычаю жрица развязала им руки, чтобы они были принесены в жертву богине свободными, и послала служителей в храм, чтобы совершить обычные приготовления к жертве. Оставшись теперь одна с несчастными, обреченными на заклание юношами, полная сострадания жрица сказала им:

– Бедная, какая мать родила вас на горе? Кто ваш отец? Горе сестре вашей, если у вас есть сестра, сестре, лишающейся таких братьев. Мраком покрыты намерения богов; опасности никто не предвидит; трудно узнать наперед, что готовится человеку, горе или радость. Скажите, юноши, откуда вы? Дальний ли путь привел вас в эту страну, где должны остаться навеки?

Так сказала она, и Орест ей отвечал:

– Зачем оплакиваешь ты горе наше, о дева; не мудро сетовать долго о смерти, когда она так близка и неизбежна. Пусть совершится то, что назначено роком, не оплакивай нас, мы знаем обычаи здешней земли.

– Но как зовут вас, – продолжала расспрашивать Ифигения юношей, – из какой страны вы родом?

– Зачем тебе знать наши имена? В жертву должна ты принести тела наши, а не имена. «Несчастные» – вот наше имя. Незачем тебе знать и о том, где наша отчизна; но если же ты непременно желаешь знать это, знай: родом мы из Аргоса, из славного города Микены.

– Неужели ты говоришь правду?! Скажи же тогда мне, знаешь ли ты о знаменитой Трое? Говорят, она взята и разрушена!

– Да, это правда, молва не обманула тебя.

– И Елена снова в доме Менелая? И ахейцы возвратились на родину? И Калхас? И Менелай?

– Елена опять в Спарте с прежним супругом своим, Калхас умер[116]

, Одиссей же еще не возвратился на родину.

– Но жив ли Ахилл, сын Фетиды?

– Нет, Пелеева сына не стало: напрасно совершил он в Авлиде свое брачное пиршество.

– Да, то было празднество мнимого брака: так говорят все видевшие это.

– Но кто же ты, дева, знающая столько о Греции?

– Я сама из Эллады; но в ранней юности постигло меня горе. Скажи мне, что стало с вождем ахейского войска, с тем, кто считался таким счастливцем.

– О ком спросила ты? Тот вождь, которого я знал, не принадлежал к счастливцам.

– Я спросила об Агамемноне, Атреевом сыне.

– Не знаю я о нем, дева, перестань расспрашивать.

– Нет, скажи мне, заклинаю тебя богами, умоляю тебя!

– Погиб он, злосчастный, и своей смертью причинил гибель другим. Убила же его собственная жена. Но умоляю тебя, не продолжай расспросов.

– Скажи мне, юноша, живы ли дети убитого, жив ли правдивый, мужественный Орест и помнят ли в той семье о принесенной в жертву Ифигении?

– Электра, дочь Агамемнона, еще жива; сестра же ее погибла из-за негодной жены, а сын блуждает повсюду и нигде не может преклонить головы.

Ужасные вести о родительском доме глубоко потрясли бедную девушку.

Лишь одно утешило ее в безграничном горе: жив еще брат ее Орест, которого она считала умершим. Долго с покрытым лицом стояла она и в отчаянии ломала руки, наконец, обратись к Оресту, спросила:

– Друг, если я избавлю тебя от смерти, не сможешь ли ты доставить родным моим письмо – его написал один пленный грек. За эту услугу ты получишь вместе с жизнью свободу. Но твой товарищ, к несчастью, должен умереть, того требует здешний народ.

– Прекрасны речи твои, о дева, с одним лишь я не согласен: с тем, что должен умереть друг мой. Было бы несправедливо, если бы сам я бежал отсюда и оставил здесь на гибель того, кто никогда не покидал меня в минуту опасности. Нет, отдай ему послание, и пусть умру я.